Юрий Емельянов

События внутриполитической борьбы в нашей стране не прошли мимо внимания нашего главного внешнеполитического противника - Соединенных Штатов Америки. К началу "холодной войны" в США при активной помощи государства была создана разветвленная сеть советологических центров. Хотя в отличие от СССР в США не существовало единой системы научно-исследовательских институтов, изучавших международные вопросы, деятельность самых различных независимых научных центров, существовавших главным образом при американских университетах, координировалась специальным Советом. В его состав входили представители Государственного департамента, министерства обороны и ЦРУ. Через посредство Совета направлялись государственные средства на изучение тех или иных проблем СССР и проводились сотни всевозможных семинаров, конференций, которые обсуждали самые различные стороны советской жизни. Так гибко и эффективно объединялись и направлялись усилия независимых научных центров и даже отдельных ученых, изучавших нашу страну. Эти дискуссии позволили уже в конце 60-х годов обратить внимание на огромное значение "сталинского вопроса" во внутриполитической жизни СССР.

Оценивая значение споров о Сталине в нашей стране, видный американский советолог Стивен Коэн писал: "Сталинский вопрос ... имеет отношение ко всей советской и даже российской истории, пронизывает и заостряет современные политические вопросы ... Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые разнообразные формы, от философской полемики до кулачного боя". Под влиянием таких оценок внешнеполитические стратеги США могли рассматривать сталинскую историю как поле боя, на котором могли разыграться решающие сражения "холодной войны". Одновременно в США учитывали и продолжавшиеся возможности использования "сталинской темы" для внутреннего потребления с целью поддержания в массовом сознании американцев страха перед СССР.

Понимая большие возможности использования "сталинской проблемы" для достижения целей США в ходе "холодной войны", в этой стране развернули широкомасштабную работу по изучению жизни и деятельности Сталина. Беседуя с участниками Пагуошской конференции в конце 60-х годов, будущий советник по вопросам национальной безопасности президента Джимми Картера Збигнев Бжезинский поведал им, что в США полным ходом идут дотошные исследования о жизни и деятельности Сталина. "Восстанавливается каждый день, прожитый Сталиным", - сообщал ученым различных стран этот человек, люто ненавидящий Россию и, по мнению его коллег-советологов, мечтавший въехать в Варшаву на белом коне как освободитель Польши от "русского коммунизма".

Пожалуй, в наибольшей степени к воплощению задачи, изложенной Збигневом Бжезинским, приблизился директор Центра исследований России Гарвардского университета Адам Улам. Знакомство с его массивной биографией Сталина, написанной в 1973 году, создает впечатление, что автор добросовестно проштудировал все подшивки "Правды" за годы правления Сталина, а также все мало-мальски значащие сталинские выступления. Сбиваясь не раз на повторение фантастических измышлений про Сталина, Улам все же придерживался главным образом событий, подтвержденных документами. При этом он постарался тенденциозно изложить сталинскую биографию, чтобы она полностью отвечала текущим политическим установкам США в их противостоянии с СССР. Это позволило Уламу, в частности, объявить Сталина главным виновником развязывания "холодной войны". Такая аргументация позволяла найти оправдания для гонки вооружений, которая началась сразу же после окончания Второй мировой войны.

Образ Сталина, созданный Уламом, отвечал и традиционным американским представлениям о владыках зарубежных странах, сложившимся еще в то время, когда, если верить Марку Твену, в провинциальных городках США по воскресеньям в церквах молились "за угнетенные народы, стонущие под игом европейских монархов и восточных деспотов". В Америке всегда было принято изображать своих зарубежных противников как маниакальных тиранов, патологически жестоких и кровожадных. В последние годы эта традиция дала себя знать в ходе пропагандистского обеспечения военных операций США против Ирака и Югославии. В своей книге Улам объявлял, что держава, управлявшаяся Сталиным, была краем террора и абсурда. Улам писал: Сталин "сумел построить систему террора и структуру личной власти, равных которой не было в современной истории. Без террора нельзя было не заметить очевидной абсурдности правления Сталина". В то же время такая трактовка Сталина совпадала с представлениями антисталинистов внутри СССР. В своих сочинениях они также стремились изобразить Сталина ужасным и абсурдным.

Сводя деяния Сталина к террору и абсурду, Улам перечеркивал все созидания сталинского времени. Явно руководствуясь духом резолюции конгресса США "О порабощенных народах", принятой в июле 1959 года, Улам объявлял, что СССР до сих пор не освободился от последствий сталинской власти: "Человек, который создал этот мир, умер более чем двадцать лет назад. Его репутация была подвергнута нападкам, его тело было вынесено из Мавзолея, где оно лежало рядом с телом Ленина. Но по духу сегодняшняя Россия гораздо более сталинская, чем ленинская".

А.Улам приходил к выводу, что для успеха американской политики "освобождения" народов, порабощенных Россией, надо "освободить" ее от посмертного влияния Сталина: "Лишь когда советские люди смогут взглянуть на свое недавнее прошлое и признают, чем оно действительно было - да, конечно, трагическим и героическим, но во многих отношениях ужасным, - тогда чары спадут и сталинская эра наконец закончится".

Такой вывод мог быть использован для обоснования агрессивной политики США, осуществлявшейся против нашей страны под удобным предлогом ее "освобождения" от наследия Сталина. Изложив в своей книге этапы сталинской биографии и обратив особое внимание на те ее страницы, которые могут быть использованы для дискредитации Сталина, Улам фактически предлагал поддержать усилия тех, кто внутри СССР выступал за продолжение десталинизации. Осуществление этих предложений означало бы объединение усилий внешнеполитических противников нашей страны с антисталинистами внутри СССР.

Как и доморощенные сочинители клеветнических рассказов о Сталине, многие советологи старались сосредоточить свое внимание на личности Сталина с тем, чтобы найти самые "уязвимые места" в его характере. Правда, в отличие от быличек, которые сочиняли антисталинисты у нас, американские советологи пытались создать более или менее объективный психологический портрет Сталина. Усилия некоторых из них позволили сделать немало интересных наблюдений и выводов. Так, например, Роберт Такер в своей биографии Сталина выдвинул оригинальные объяснения причин выбора Сталиным своего псевдонима и ряда стилистических особенностей его речи и письменных работ. В то же время, следуя принципам западной психологической науки и политическим установкам своей страны, этот ученый, обладавший также большим опытом профессионального дипломата, постарался объяснить Сталина как типичное проявление "диктаторской личности". Изображая Сталина в качестве явления анормального, Р.Такер создавал впечатление, что "освобождение" СССР от наследия Сталина - это способ вернуть нашу страну к нормальному, психологически здоровому состоянию.

Читая сочинения на сталинскую тему американских авторов, порой нельзя не поражаться искажениям, которые они допускали в изображении Сталина, советской истории и советской жизни. Так, например, на страницах своей книги "Сталин и создание Советского Союза" Алекс де Джонг утверждал, что Сталин запретил кибернетику, потому что якобы не любил математику и статистику, что Сталин хотел повернуть Гольфстрим, чтобы заморозить Европу и обогреть Сибирь. Вопреки очевидным фактам автор писал, что Сталин якобы расстрелял руководителя военной разведки за то, что тот сообщил о планах Гитлера напасть на СССР 22 июня 1941 года. Эти и многие другие эпизоды из книги де Джонга кажутся взятыми из "Сталиниады" Борева. Однако далеко не всегда такие рассказы свидетельствовали о невежестве автора или о том, что он стоял на позиции примитивного антисталинизма.

Тот же Алекс де Джонг, беседуя с советским критиком А.Овчаренко, произносил восторженные речи в честь Сталина. По словам Овчаренко, де Джонг утверждал: "Ни французская революция, ни Наполеон, никто другой не сделали столько, сколько сделал он. Ведь и после 1917 года Россия долго не менялась. А он действительно преобразовывал ее, поставил на путь, по которому она шла сорок лет, да, пожалуй, идет и до сих пор. Во-вторых, считаю, что с его именем неразрывно связано существование нас всех. Победи Гитлер СССР, уже не было бы русских. Но не было бы уже и французов, англичан, американцев. Как хотите, он гениален еще и потому, что сумел сделать в годы последней мировой войны своими союзниками и англичан, и американцев, и французов. Сталин сумел и Черчилля, и Рузвельта заставить следовать линии, начертанной им".

Причины, почему де Джонг так оценивал Сталина в разговоре с советским критиком, и, казалось бы, совсем иначе в своей книге, объяснялись не наличием у него "бугра l'approbativite", обнаруженного Герценом у русских дворян, и не его страхом перед ЦРУ, контролировавшим деятельность советологов. Скорее всего автор биографии о Сталине, выпускаемой в США, знал, какие рассказы о Сталине отвечали вкусам и уровню знаний о России среднего американца, а потому учитывал рыночную конъюнктуру для своей книги. Этот фактор играл немалую роль в изображении Сталина в американских сочинениях.

Как-то в ответ на мое возмущение очевидными нелепостями в изображении в американских кинофильмах внешнего вида советских военных, форму которых легко можно было воспроизвести, мой американский собеседник ответил, что творцы кинолент отнюдь не стремятся к реализму: "Неправдоподобные, почти квадратные погоны на плечах советского офицера в фильме "Рэмбо" бросаются в глаза и помогают сразу отличить "чужого" от "нашего". Папаха советского полковника, повернутая кокардой вбок, в фильме "Телефон" подчеркивает облик чужака". Учитывая уровень внутреннего потребителя, некоторые американские биографы, даже знающие подлинные черты Сталина, старались создать его портрет таким, чтобы он был "узнаваем" средним американским читателем как носитель стереотипных представлений о зарубежном деспоте, внедренных в его сознание с детства.

В то же время де Джонг отнюдь не желал создавать впечатление, что нашу страну следует "освобождать" от последствий власти Сталина за то, что, по его сведениям, Сталин не любил математики и желал согреть свою Сибирь за счет чужой для него Америки. Убежденный в преимуществах своей страны и в неприемлемости для США советских порядков и российских традиций, де Джонг исходил из того, что Америка может мирно сосуществовать с Советским Союзом.

Не всегда верно понимая Россию, неточно излагая ее историю и делая ошибки в оценках русского национального характера, де Джонг в то же время не пытался отделять Сталина от советского народа. Он писал: "Сталин не был одинок. Дело совсем не обстояло таким образом, будто злой человек управлял угнетенной страной. Он опирался на всенародную поддержку на любом уровне, потому что его и его стиль управления любили; он по-настоящему был народным диктатором. Его партия следовала за ним, потому что видела в нем победителя. За ним шли, потому что видели в нем делового политика, на которого можно было положиться в то время, когда стоял вопрос об их жизни или смерти. Он нравился населению страны, удовлетворив глубокие потребности, присущие их культуре ... Он восстановил пуританские ценности старой Московии, в которой каждый служил царю и государству как только мог и умел, потому что такая служба была морально оправданной, а для сомнений, инакомыслия и бузотерства там не было места ... Он взял на вооружение ту особую форму мессианского национализма, в соответствии с представлениями которого Москва являлась "третьим Римом"; такое восприятие позволяло русским ощущать свою особую историческую роль. Сталин превратил это чисто русское ощущение в острое осознание каждым советским человеком особой роли советского народа в мировой истории".

Отвергая представление о том, что Сталин управлял людьми лишь благодаря террору, де Джонг в заключение своей книги перечислял совсем другие мотивы, которыми в первую очередь руководствовались советские люди, трудившиеся в годы правления Сталина: "Сталин создал систему, которая работала, потому что люди были согласны работать на таких условиях. Они работали с охотой, трудясь во имя идеалов, или из ненависти к своим соседям, а иногда во имя любви. Более того, любовь к Сталину настолько глубока, что она пережила более тридцати лет официальной полуопалы. Даже теперь дух Сталина неким мистическим образом ощущается".

Присутствие "духа Сталина" де Джонг ощутил в возраставшей в брежневские годы популярности Сталина. Он писал: "Сейчас среди водителей грузовых автомобилей и таксистов модно выставлять портреты Сталина в своих машинах ... Хотя "эксперты" объясняют это лишь протестом против слабости нынешнего руководства, на самом деле причина для этого проще: появление таких икон показывает наличие в великом русском народе устойчивой любви к "великому человеку" в их истории и возможно даже ностальгического желания возвращения к "старым добрым временам" ... Сила сталинской иконы такова, что трудно себе представить, чтобы ее вновь не признали официальные власти. Эта икона воплощает самую суть советского представления о государстве". Таким образом, если для Улама Сталин был исторической аномалией, то для де Джонга генералиссимус воплощал сокровенную суть российской исторической традиции.

Великую рель Сталина в истории отмечал и К.Н.Камерон в своей книге "Сталин. Противоречивая личность". Стоя на коммунистических позициях, диаметрально противоположных официальной советологии, Камерон в то же время критически оценивал ряд теоретических положений Сталина и видел в них причины ошибочных решений и действий советского правительства. Вместе с тем автор постарался контратаковать распространенное в левых кругах США стремление отмежеваться от Сталина, как фигуры, дискредитирующей идеи социализма.

Автор смело принимал вызов своего профессора-единомышленника, который сказал Камерону: "Всякий раз, когда я говорю о социализме, обязательно какой-нибудь студент поднимает вопрос о Сталине - и что я тогда могу сказать?" Камерон обращал внимание на выдающуюся роль, которую сыграл Сталин в создании СССР, в разгроме нацистской Германии и многих других великих событиях XX века. "Эти огромные свершения, - утверждал Камерон, - ставят Сталина среди ведущих исторических фигур нашего столетия. Кроме того, эти свершения были осуществлены в интересах человечества в целом и были направлены против планов мировой реакции". Подчеркивая, как и де Джонг, созидательную роль Сталина, Камерон, в отличие от де Джонга, видел Сталина фигурой не чисто российского масштаба, а всемирного.

Именно в этом Камерон видел причины всемирной кампании клеветы против Сталина: "Можно было с уверенностью предсказать, что человек, осуществивший такие дела - вне зависимости от того, что он еще сделал, - будет предметом хорошо организованной кампании клеветы". Правда, признавал Камерон, "трудно было догадаться, какие размеры примет эта кампания ... Порой в ее основе лежит простой вымысел. Таким образом, был создан образ диктатора, одержимого жаждой властью и уничтожающего "миллионы" (иногда 4 или 60, в зависимости от автора подсчетов). Иногда же нам преподносится более глубокомысленное сочинение, и мы видим хитрого интригана, который убирает истинных, "демократических" социалистов и устанавливает репрессивный режим всеобщей регламентации". В своей книге Камерон старался доказывать абсурдность этих обвинений, решительно опровергая оценки Сталина, господствовавшие в США и среди части городской интеллигенции СССР.

Диаметральные различия в позициях различных американских авторов позволяли увидеть гораздо больше в "сталинском вопросе", чем это можно было узнать из баек "городского, интеллигентского фольклора" или самиздатовской литературы, рожденной на их основе. Американские официальные круги не уподоблялись советским очернителям Сталина, увлеченным состязаниями в сочинениях самых невероятных небылиц и в попытках назвать как можно больше разных животных для оскорбления Сталина. В отличие от отечественных антисталинистов, лишь мечтавших о карьерах идейных и политических вождей страны, американские правящие круги уже правили страной. Они видели в Сталине не иллюзорного пигмея, а фигуру, которая и через несколько десятилетий оставалась препятствием на пути реализации важнейших планов американского государства. Будучи ответственными государственными руководителями, они старались подойти ответственно к изучению роли Сталина в истории. Из диаметрально противоположных оценок и аргументов они выбирали все, что могло послужить для осуществления их заветной цели - уничтожения СССР и порабощения нашей страны.

Хотя аргументы де Джонга противоречили официальной линии США, они помогали понять, что атака на Сталина - это не просто устранение "чар царства террора и абсурда", как утверждал Улам, а удар по самым основам национального сознания русского народа и союзных с ним народов страны. Аргументы де Джонга и других позволяли увидеть, что удар по Сталину сделает народы СССР, и прежде всего русский народ, беспомощными перед активной идейной экспансией США.

Хотя представления Камерона о мире в корне отличались от господствовавших в стране, его книга позволяла понять, что Сталин до сих пор может быть признан великой фигурой всемирным движением, выступающим против основ капитализма. Таким образом, новые удары по Сталину представлялись необходимыми и для уничтожения наиболее радикальной оппозиции внутри капиталистических стран.

Проявляя максимальную дотошность в изучении жизни Сталина, отношения к нему в СССР и в остальном мире, координаторы советологических исследований готовились превратить локальные столкновения по "сталинскому вопросу", которые не прекращались в СССР, в крупномасштабные операции. Эти операции предстояло осуществить в сфере идей. Постоянное управление массовым сознанием американцев с помощью рекламы и пропаганды вооружило правящие классы США огромным опытом в осуществлении психологических операций и на международной арене.

Одновременно советологи собирали воинство для будущих боевых операций по разрушению репутации Сталина. По мнению С.Коэна, главной силой "десталинизации" должны были выступить многие представители творческой и научной интеллигенции страны, связанные с ее правящими кругами. В советологической литературе 70-х годов их уже стали называть "реформаторами". Коэн и другие советологи перечисляли многие имена советских публицистов, журналистов, писателей, критиков, историков, экономистов, которые должны были сыграть видную роль в боях против Сталина. Коэн подчеркивал особое значение "передовых" публикаций 60-х годов, написанных "реформаторами" Роем и Жоресом Медведевыми, А.Антоновым-Овсеенко, Ю.Карякиным, О.Лацисом, В.Чалидзе, Ю.Левадой, В.Лакшиным, А.Беком, Л.Копелевым, В.Аксеновым, Л.Карпинским, Г.Лисичкиным, Ф.Бурлацким, Е.Амбарцумовым. По рассуждениям Коэна получалось, что их главное достоинство состояло в том, что "реформаторы должны ... критиковать наследие сталинизма практически во всех областях".

Советологи продумывали и вооружение для будущей кампании. На вооружение брались все обвинения из доклада Хрущева, дополненные многими другими, в том числе и теми, что вылупились в антисталинском "Гнезде дьявола". Особо старательно собирались сведения, позволявшие получить максимально большое число "жертв сталинских репрессий". Большую активность здесь проявлял работавший значительную часть времени в США и в постоянном контакте с американскими советологами английский ученый Роберт Конквист. Пытаясь достичь наиболее впечатляющей цифры, Конквист использовал самые неожиданные методы, то приводя частный пример того, как сложилась жизнь арестованных за пособничество немецким оккупантам в Курске после отправки их в лагеря (утверждалось, что из 6000 осужденных в 1943 году к 1951 году остались в живых 60 человек), то ссылаясь на мысли героя рассказа А.И.Солженицына "Один день Ивана Денисовича" ("может быть, можно продержаться 10 лет и выйти живым, но как можно протянуть 25 лет?"), то на оценки числа жертв, сделанные А.Д.Сахаровым ("по крайней мере от 10 до 15 миллионов погибло от пыток и казней, в лагерях для ссыльных кулаков ... и в лагерях, где не было права переписки"). Все это позволило Р.Конквисту говорить о 20 миллионах, погибших в лагерях и расстрелянных в годы правления Сталина. Впрочем, Конквист заявлял, что эту цифру "можно увеличить еще на 50 процентов".

Эти цифры жертв стали подобны количеству мощных пропагандистских боеприпасов, накопленных стратегами "холодной войны" перед началом активных боевых действий против Сталина. Очевидно, что появление книги "Архипелаг ГУЛАГ", в которой число жертв Сталина было доведено до 66 миллионов, позволило создать необходимый арсенал, который вполне удовлетворил Конквиста и руководителей операций "холодной войны". Объясняя суть своего метода, которым он пользовался при создании "Архипелага ГУЛАГа", Солженицын говорил: "Там, где научное исследование требовало бы сто фактов, двести, - а у меня их два! три! И между ними бездна, прорыв. И вот этот мост, в который нужно бы уложить еще сто девяносто восемь фактов, - мы художественным прыжком делаем, образом, рассказом, иногда пословицей". Именно такими прыжками и с помощью мостиков из рассказов, баек, пословиц была преодолена пропасть между реальным весьма большим числом приговоренных за антисоветскую деятельность и колоссальным числом жертв, названным А.И.Солженицыным. (За все годы советской власти по обвинению в "контрреволюционных государственных преступлениях" были вынесены приговоры 3778234 человек; из них 789098 человек приговорены к расстрелу.) То обстоятельство, что сведения о "66 миллионов уничтоженных" были "взяты с потолка", не имело большого значения. В условном историческом пространстве можно было оперировать условными цифрами.

Заранее отрабатывалась и тактика грядущих сражений. Поскольку намечавшаяся кампания против Сталина не позволяла прямой конфронтации с ним, она должна была развиваться в условном историческом пространстве, в котором позволяется описывать события не так, как они происходили на самом деле, а как они могли бы совершиться, если бы они развивались по-другому. Поэтому ход истории можно было переиграть по-новому, и там, где Сталин побеждал, он теперь мог потерпеть поражение. Первыми, кто вступил в бой со Сталиным в условном историческом времени, были авторы постановления от 30 июня 1956 года, которые уверяли, что они принесли бы благо стране, если бы в свое время отстранили Сталина от власти.

Однако США не желали использовать еще раз версию о культе личности Сталина, который якобы помешал Берии, Маленкову, Хрущеву и другим сделать жизнь советских людей лучше. На роль гипотетических победителей Сталина в условном прошлом Берия, Хрущев и другие Западу не подходили. Они были слишком связаны в общественном сознании Запада и умах антисталинистов СССР своим сотрудничеством со Сталиным, чтобы сделать из них после их физической или политической смерти последовательных борцов против сталинизма. Удобнее было опереться на таких лидеров и такие силы из истории советской страны, которые вели последовательную борьбу против Сталина при его жизни.

Объясняя смысл задач, решавшихся советологами, Стивен Коэн в конце 70-х годов писал: "Чтобы продемонстрировать возможность несталинского коммунизма сегодня, реформаторы должны ... найти в советской истории до 1929 года вождей и программные идеи, представлявшие подлинно коммунистическую альтернативу Сталину и сталинизму". Для того чтобы использовать эти фигуры и идеи в боях против Сталина, достаточно было разрешить применение слова "если" для описания необратимых исторических процессов. Именно таким образом Исаак Дейчер доказывал огромные возможности различных партийных оппозиций, существовавших в 20-е годы в СССР, для разгрома сталинизма в 50-х гг.: "Если бы троцкистская, зиновьевская, бухаринская оппозиции дожили до 50-х гг., то задача десталинизации выпала бы на их долю; они бы осуществили бы ее с честью, от всей души и последовательно".

Но почему Троцкий, Бухарин и другие могли помочь американской внешней политике нанести удар по СССР в 80-е годы? Во-первых, борьба за восстановление "добрых имен" Троцкого, Бухарина и других, павших в борьбе против Сталина, позволяла нанести мощный удар по социалистическому лагерю и международному коммунистическому движению. Признание, что десятилетиями проклинаемые во всех просоветских коммунистических партиях мира лидеры партийных оппозиций 20-х годов были невинными жертвами Сталина, что вся идейная критика этих платформ была ошибочной, могло сокрушить идеологические основы, с трудом скреплявшие и без того сотрясавшиеся от внутренних разногласий мировое коммунистическое движение и содружество просоветских социалистических стран.

Во-вторых, опора на Бухарина и особенно на Троцкого позволяла противопоставить сталинскому курсу на укрепление великой Советской державы их позицию, в соответствии с которой СССР был лишь базой грядущей мировой пролетарской революции. Пренебрежительные высказывания Троцкого и Бухарина о русской культуре, русском народе были известны на Западе. Их аргументы можно было бы вновь бросить на борьбу против русского патриотизма, изолировав его от советской традиции и даже объявив его врагом Советской страны. Посмертная победа Троцкого и Бухарина над Сталиным позволяла бы нанести мощный удар по патриотическим силам страны.

В-третьих, опора на Троцкого, Бухарина и других могла представляться привлекательной и потому, что их деятельность была уже порядком забыта и, в отличие от Берии, Хрущева и других, их можно было изобразить "честными коммунистами", "верными ленинцами", которые самоотверженно боролись за дело народа. Поскольку популярность образа "борца за народное дело", который "голову честно сложил", не угасала с годами в нашем отечестве, то зарубежные манипуляторы масс старались воспользоваться этой особенностью историко-культурного сознания нашего народа. В то же время, как следовало из выводов Улама, операцию против Сталина следовало представить как борьбу за восстановление ленинского наследия.

Объясняя выгоды опоры на Бухарина и его идеи в намечавшейся кампании против Сталина, Стивен Коэн писал, что Бухарин "стал и поныне остается символом борьбы между реформаторами-антисталинистами и консерваторами-неосталинистами в коммунистическом мире - от Москвы до столиц еврокоммунизма". Постоянно подчеркивая, что "Бухарин ... сделался символической фигурой", Коэн невольно подсказывал, какие огромные возможности существуют для произвольного манипулирования реальностью в условном историческом пространстве. Рекламируя "бухаринскую альтернативу" Сталину, Коэн утверждал: "После десятилетий восточного деспотизма и сталинской бюрократии интернациональное мировоззрение и личное обаяние Бухарина представляются особенно привлекательными".

Активным апологетом другой, троцкистской альтернативы выступал в советологии Исаак Дейчер. Он рассматривал посмертное признание Советской страной правоты Троцкого как необходимое условие очищения марксизма, "оскверненного Матушкой Русью и превращенного в сталинизм". Такое "покаяние" помогло бы, по словам Дейчера, преодолеть ненависть Запада к России.

Добившись искусственного приближения условного прошлого к современным событиям, стратеги психологического фронта собирались перенести успешные действия против Сталина в реальное время и реальное политическое пространство. Здесь кампания должна была быть развернута против тех, кого можно было назвать "сталинистами" силами тех, кого можно было представить продолжателями бухаринской и троцкистской альтернатив в наши дни.

Бухаринская, троцкистская и иные альтернативы наследию Сталина в СССР должны были быть представлены как программы глубоких реформ, позволявших сделать жизнь советских людей гораздо лучше. Последствиями сталинизма Коэн объяснял "низкий уровень жизни и медицинского обслуживания, что нашло отражение, например, в повышении смертности после 60-х годов, хроническом дефиците жилья и продуктов питания, убогой системе бытовых услуг, недостатке качественных товаров широкого потребления". По мнению Козна, высказанного им в конце 70-х годов, "антисталинизм остается единственной жизнеспособной идеологией коммунистических реформ сверху и единственной коммунистической альтернативой консерватизму".

Однако даже если допустить, что указанные Коэном проблемы были наследием Сталина и его правления, надо было также признать, что наследие Сталина этим не исчерпывалось. В наследие Сталина входили не только последствия его ошибок, но также великая держава, наличие союзников на границах страны, социальный и межнациональный мир, тысячи заводов и фабрик, новые отрасли производства, высокоразвитая наука, мощный оборонный потенциал страны, эффективная и доступная система социального и материального обеспечения населения страны всем необходимым. Об этом полководцы антисталинских армий в условном историческом пространстве предпочитали умалчивать. Хотя они уверяли, что ликвидация сталинизма будет подобна рассеиванию злых чар или устранению архаического пережитка, они скрывали, что под флагом побед бухаринской и троцкистской альтернатив в условном прошлом готовится сокрушительный удар по реальной стране, ее экономике, социальному устройству, обороне, созданными под руководством Сталина.

Очевидно сейчас, что боевые действия бухаринских, троцкистских и других альтернативных сил против Сталина и его наследия должны были стать лишь первыми ударами по советской системе. За первыми отрядами, выступившими под лозунгами "восстановления ленинских норм" и "возврата к ленинизму", должны были двинуться другие силы, откровенно выражавшие свою приверженность капиталистической системе и ориентации на США. Ворвавшись в общественное сознание, уже обессиленное боями между "ленинцами" и "сталинцами", они могли легко навязать капиталистическую и прозападную альтернативу в качестве основного пути развития ослабленной и расколотой страны.

Условия для раскола и ослабления страны могли бы сложиться и в случае исполнения прогноза Андрея Амальрика, изложенного им в книге "Доживет ли Советский Союз до 1984 года?". Это 65-страничное сочинение советского диссидента было с интересом встречено американскими советологами. Исходя из тезиса о неизбежном вооруженном столкновении СССР и Китая автор предсказывал, что "конфликт вызовет моральное истощение общества, уставшего от войны, далекой и ненужной ... Возникнут экономические проблемы, особенно связанные с продовольственным снабжением, и они будут восприниматься особенно остро на фоне происходившего в последние годы медленного, но постоянного подъема жизненного уровня".

Амальрик считал, что это недовольство вызовет стихийные социальные протесты, которые будут подавляться войсками. Использование же солдат одной национальности против гражданского населения другой национальности "обострит межнациональную вражду ... резко усилит националистические тенденции среди нерусских народов Советского Союза, сначала в Прибалтике, на Кавказе и Украине, затем в Средней Азии и на Волге". Автор полагал, что "во многих случаях партийные руководители различных национальностей могут стать инициаторами таких тенденций".

Амальрик был уверен, что "бюрократический режим утратит контроль над страной и даже контакт с реальностью ... Крупное поражение на фронте, серьезный взрыв народного недовольства в столице, такого, как забастовки или вооруженное столкновение с войсками, будут достаточными для того, чтобы опрокинуть режим". "Падение режима, - предвещал Амальрик, - произойдет примерно между 1980 и 1985 годом". "Демократическое Движение, - по словам Амальрика, - будет не в состоянии взять контроль в свои руки и решить проблемы страны". В результате этого "власть перейдет в руки экстремистских элементов и групп, а страна начнет погружаться в анархию, насилие и острую межнациональную ненависть. Границы новых государств, которые станут возникать на территории бывшего Советского Союза, будет чрезвычайно трудно определить". При определенных усилиях этот прогноз, сделанный в 1969 году, можно было сделать реализуемым сценарием. Вероятно, втягивание СССР в вооруженные действия в Афганистане в конце 1979 года позволяло отчасти создать те условия, о которых рассуждал Амальрик.

Но еще до начала войны в Афганистане в штабах "холодной войны" стали вырабатывать планы полного уничтожения нашей страны, когда на смену идейным боям в сознании людей должны будут прийти вооруженные столкновения с применением реальных войск и реального оружия. В 1978 году английский генерал в отставке сэр Джон Хэккет, долго проработавший в штабах НАТО, вместе с группой своих коллег, включая главного маршала авиации сэра Джона Барраклау, вице-адмирала сэра Айана Мак Джеоха, двух генералов сухопутных войск и двух штатских, издал книгу "Третья мировая война. Август 1985 г.". Это изложение планов боевых действий против возможного противника привлекло внимание высших государственных деятелей Запада. Премьер-министр Великобритании Кэллегэн подарил эту работу тогдашнему президенту США Джимми Картеру, что свидетельствовало о серьезном отношении руководителей двух стран к подготовленному прогнозу.

Многие события, описанные в книге, казались в 1978 году невероятными: подъем массового рабочего движения в Польше, парализующий всю страну, распад Югославии и вооруженный конфликт между сербами и хорватами, военные действия Ирана в Персидском заливе, волнения в Германской Демократической Республике, демонстрация в Алма-Ате с требованием изгнать русские войска из Казахстана и заявление правительства Казахстана о провозглашении независимости, заговор украинских националистов, атомный взрыв, поражающий территорию Белоруссии. Развязка событий, назначенных на август 1985 года, происходила вследствие государственного переворота в Кремле, жертвами которого становились члены Политбюро во главе с руководителем страны Воротниковым, распад СССР и крах советской системы.

После военного поражения и государственных переворотов во всех странах Варшавского договора вся власть на континенте перейдет под юрисдикцию правительства объединенной Европы. Национальные же государства лишатся контроля над территорией и будут решать лишь "вопросы семейного права, культуры, образования и прочие вопросы этнического представительства". Авторы книги полагали, что ликвидация национальных границ позволит населению "бедствующих городов, подобных Варшаве", покидать их и находить работу в процветающей Западной Европе. В то же время благодаря интеграции "бельгийский модельер дамского платья, который живет в Монте-Карло и Санкт-Морице зимой, Стратфорде-он-Эйвоне - весной, а на Корфу - летом, сможет с помощью телесвязи и портативного компьютера посылать задания своим коллегам и компьютерам на автоматизированное текстильное предприятие, расположенное в Волгограде".

Исходя из того, что достижение указанных целей было возможным после того, как произойдет ряд событий во многих странах Европы и Азии, в ряде республик СССР, а также в Кремле, советологи всего мира во главе с их американскими коллегами активно исследовали самые разнообразные стороны жизни в СССР, союзных с ним государств и других странах, соседствующих с нашей державой. Достаточно ознакомиться с тематикой семинаров, которые состоялись лишь за один 1983 год и лишь водном советологическом центре США - столичном Вильсоновском центре при Институте Джорджа Кеннана, чтобы понять, насколько широк был диапазон этих исследований: "Этнонационализм и политическая стабильность в СССР", "Этническая теория и политика в СССР: различия в языках, теориях, выводах", "Советская мусульманская интеллигенция", "Жизнь и социальные условия в Советском Таджикистане", "Политика в отношении религии на Украине", "Отношения между писателями и правительством в СССР" и т.д.

Большое значение придавалось "кремленологическим" исследованиям - особому направлению советологии. Они внимательно изучали состав советской правящей элиты. Видный кремленолог Джерри Хаф демонстрировал советским гостям свое поразительное знакомство с 4000 биографиями представителей высшего правящего слоя страны. Именно он стал автором статьи "Разрыв в поколениях и проблема преемственности Брежнева", опубликованной в номере журнала "Проблемы коммунизма" за июль-август 1979 года. В этой статье было предсказано превращение тогда еще сравнительно молодого секретаря ЦК КПСС М.С. Горбачева в руководителя страны. Автор статьи видел в Горбачеве будущего реформатора.

Полученные кремленологами сведения о советской элите и их прогнозы относительно возможных перемен в руководстве страны тщательно анализировались стратегами "холодной войны". В своих оценках ведущие аналитики США постоянно разделяли советских руководителей на "сталинистов" и "реформаторов". Отношение к Сталину и его наследию позволяло Западу отделить своих возможных, хотя бы временных союзников от непримиримых врагов. Достижение победы над нашей страной должно было быть связано с уничтожением Сталина как личности, олицетворяющей величайшие победы и достижения СССР. Все достижения Сталина должны были быть преданы забвению, а все его ошибки и злые дела преувеличены без меры.

Теперь, по прошествии пары десятилетий с тех пор, как в США стал готовиться поход против Сталина, можно видеть, каким должен был стать облик Сталина после уничтожения его репутации. Об этом свидетельствуют, например, справка о Сталине, распространяемая ныне по системе "Интернет". В базе данных "История России на сервере Russia.Net", которую справочник "Internet. Русские ресурсы" рекомендует в качестве "джентльменского набора" знаний о России, все сведения о Сталине и тридцатилетней истории России 1924-53 годов уложились на одну страничку на английском языке.

Из ее содержания можно узнать, что фамилия "Сталин" на русском языке означает "сталь", что при нем в деревне проводилась "коллективизация", а в городах - "индустриализация". Кроме того, во всей стране осуществлялся "Великий Террор": "... с 1935 по 1941 гг. Сталин преследовал любого, которого подозревал в том, что тот выступал против него или государства. Выполняя сталинские приказы, глава тайной полиции Лаврентий Берия и его офицеры хватали всех подозреваемых в обществе: старых большевиков, новых членов партии, красноармейцев, интеллектуалов и кулаков (процветавших крестьян) ... Из 20 миллионов арестованных, семь миллионов были расстреляны на месте, а других отправили в гулаги для исправления ... За несколько десятилетий Советский Союз потерял целое поколение самых мужественных, творческих и преданных граждан - ум и душу нации".

Поскольку "джентльменский набор" предназначен прежде всего для лиц умственного труда, вооруженных компьютерами и пользующихся глобальной электронной почтой, то в нем уделено особое внимание судьбе интеллигенции в СССР. Компьютерная информация для всей планеты гласит: "Партийный лидер Ленинграда Андрей Жданов, развернув "Ждановщину", преследовал ленинградских писателей и художников по так называемому "Ленинградскому делу". В результате поэты Маяковский и Есенин покончили жизнь самоубийством. Жданов разрешал лишь искусство "Социалистического Реализма", которое, по его словам, "помогало процессу идеологической трансформации в духе социализма". Никто не смог избежать чисток, и даже сам Жданов лишился милости Сталина и был казнен в 1948 году".

Из содержания "джентльменского набора" следует, что лишь крестьяне оказывали пассивное сопротивление этим репрессиям: "Многие из них предпочли сжечь свои урожаи, но не отдать свою землю". Результатом этого стал "голод, распространившийся по стране, от которого погибло 10 миллионов человек".

Эти сведения предшествуют рассказу о Великой Отечественной войне, который открывается словами: "В 1941 году Гитлер вторгся в СССР, где к этому времени от армии остался лишь жалкий скелет, а население голодало и было затерроризировано". По этой причине, утверждается в справке, немцы смогли подойти вплотную к Москве, взять в блокаду Ленинград и уничтожить более 20 миллионов человек. Каким образом были разбиты немецкие захватчики - "джентльменский набор" умалчивает.

Такое описание деятельности Сталина и его времени подобно плану земного континента, на котором перевраны многие географические названия, вместо полноводных рек и озер простираются пустыни, а горные хребты возвышаются там, где плещется море. Очевидно, что, став на путь искажения образа Сталина, нельзя было остановиться на полпути, а приходилось перевирать всю советскую историю. Разумеется, в 1999 году в системе "Интернет" можно было найти и другие, более достоверные данные о Сталине и его времени. Вполне возможно, что и составитель этой справки прекрасно осведомлен о фактах истории, но сознательно искажал историю, действуя по тем же принципам, в соответствие с которыми в американских фильмах предпочитали изображать советскую военную форму не так, как она выглядела на самом деле, а таким образом, чтобы она соответствовала навязываемому стереотипному образу. Составителя справки не беспокоило, что для этого ему приходилось превратить Есенина и Маяковского в жертвы "Ленинградского дела", а Жданова расстрелять. Его не заботило и то обстоятельство, что, по логике его рассуждений, Гитлер побеждал СССР. Весьма знаменательно, что справка обходила вопрос о Троцком и Бухарине: эти фигуры нужны были лишь временно в ходе первых операций по уничтожению советской истории. В справке они исчезали среди безымянных "семи миллионов, расстрелянных на месте". Справка полностью отвечала задаче американской внешней политики: сформировать в общественном сознании абсолютно лживые представления о Сталине и его времени.

Эти представления являлись логичным завершением антисталинских баек, рожденных среди части городской интеллигенции страны, и многих трудов о Сталине, написанных советологами. Усилия антисталинистов не могли не привести к созданию "великой, огромной, наглой, прилипчивой" лжи о Сталине и советской истории. Лишь уничтожив прошлое страны, покрыв его жирной черной кляксой, можно было убедить народ безоглядно повернуться к современному Западу, как спасительной альтернативе былому ужасу.

Использование высших достижений современной техники и информатики для популяризации этого рассказа о Сталине и его времени, объявление его частью "джентльменского набора" для пользователей "Интернет" создают иллюзию того, что читатель справки получает самые совершенные данные о сталинской истории. Справка позволяет изложить максимум ужасов о Сталине и советской истории связно и последовательно, устраняя сомнения в сложности и многозначности исторических фактов. Можно предположить, что по мере распространения в нашей стране компьютеров, системы "Интернет" и внедрения западных представлений о мире в российском общественном сознании подобное представление о Сталине made in the USA станут широко распространенными.

Искусственно созданная фигура "Сталина" должна была стать безответной фигурой, которая не могла оправдаться, а потому ей можно было напомнить и о ленинских обвинениях в "грубости" и выдвинуть множество других обвинений. Суд над фигурой "Сталина" американского производства позволил бы прочно приковать к ней страсти советских людей и втянуть их в самоубийственное сражение.