На главную страницу

СОДЕРЖАНИЕ

I. Революционер царского времени II. Гигант III. Созвездие национальностей IV. 1917-1927. Первые камни V. Война с паразитической оппозицией VI. 1928-1934. Великие лозунги VII. Два мира VIII. Человек у руля

I

А кругом сходится и расходится симметрическое кипение масс. Кажется, будто оно выходит из-под земли и туда же, под землю, уходит. Во всю длину и ширину площади, от края до края, калейдоскопически развертывается процессия - нескончаемое шествие, над которым трепещут кумач и шелк, отягощенные буквами, словами; материя взывает. Или это - колоссальный спортивный праздник: в своем стремительном движении вперед он разрастается, как парк. Или, наконец, - движение самой мощной армии в мире, разбитый на четырехугольники красноармейский народ.

Перед нами всплывает то та, то другая часть празднества: сверкание движущейся щетины штыков или шеренга юношей и девушек, или просто цепь гордых, счастливых, смеющихся и светящихся лиц.

Этот многочасовой одухотворенный прибой, этот восторг, излучаемый толпами, заполнившими ряды трибун вдоль зубчатой стены Кремля, кипит водоворотом возгласов и восклицаний. У этого водоворота есть центр. Возгласы сливаются в одно имя: "Сталин!", "Да здравствует товарищ Сталин!". Один из стоящих на Мавзолее Ленина подносит руку к козырьку или приветственно поднимает ее, согнув в локте и выпрямив ладонь. Человек этот одет в длинную военную шинель, что, впрочем, не выделяет его среди других, стоящих радом.

Он и есть центр, сердце всего того, что лучами расходится от Москвы по всему миру

В Советской стране его изображение - в скульптуре, живописи и фото - повсюду радом с изображением Ленина. Нет того уголка на заводе, в казарме, в учреждении, нет той витрины, где на красном фоне, между живописной диаграммой социалистической статистики (антирелигиозная икона!) и эмблемой серпа и молота, мы не увидели бы его лица. Недавно в России и других советских республиках был на всех стенах расклеен плакат с огромными, находящими друг на друга профилями двух умерших и одного живого: Маркс, Ленин, Сталин. Не много есть таких жилых комнат в рабочей ли, в интеллигентской ли семье, где не было бы портрета Сталина.

Вот оно - лицо народа, населяющего шестую часть мира, того нового народа, который вы любите или ненавидите.

Через несколько часов - обед. В России время его не отличается определенностью: у огромного большинства "ответственных" распределение дня зависит от работы. На сей раз пусть это будет, если угодно, в два часа дня.

Кремль - это многоцветная крепость, возвышающаяся в самом центре Москвы. За стеной с варварскими башенками, раскрашенными в зеленый и красный цвета, расположен целый город древних златоглавых церквей и старинных дворцов (там есть также большой новый дворец, выстроенный в XIX веке одним из богатых помещиков романовской династии и похожий на отель Карлтон).

Тут, в Кремле, напоминающем выставку церквей и дворцов, у подножия одного из этих дворцов, стоит маленький трехэтажный домик.

Домик этот (вы не заметили бы его, если бы вам не показали) был раньше служебным помещением при дворце; в нем жил какой-нибудь царский слуга.

Поднимаемся по лестнице. На окнах - белые полотняные занавески. Это три окна квартиры Сталина. В крохотной передней бросается в глаза длинная солдатская шинель, над ней висит фуражка. Три комнаты и столовая обставлены просто, - как в приличной, но скромной гостинице. Столовая имеет овальную форму; сюда подается обед - из кремлевской кухни или домашний, приготовленный кухаркой. В капиталистической стране ни такой квартирой, ни таким меню не удовлетворился бы средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яша спит в столовой, - ему стелют на диване; младший - в крохотной комнатке, вроде ниши.

Покончив с едой, человек курит трубку в кресле у окна. Одет он всегда одинаково. Военная форма? - это не совсем так. Скорее намек на форму - нечто такое, что еще проще, чем одежда рядового солдата: наглухо застегнутая куртка и шаровары защитного цвета, сапоги. Думаешь, припоминаешь ... Нет, вы никогда не видели его одетым по-другому - только летом он ходит в белом полотняном костюме. В месяц он зарабатывает несколько сот рублей - скромный максимум партийного работника (полторы-две тысячи франков на французские деньги).

У человека с трубкой немного суровое лицо рабочего. Не глаза ли - экзотические, чуть-чуть азиатские - придают ему ироническое выражение? Есть у него что-то такое во взгляде, в чертах лица, от чего он все время кажется улыбающимся. Или, точнее - постоянно кажется, будто он сейчас рассмеется. Таким же был когда-то и тот, другой. Не то чтобы взгляд был немного насмешлив, но глаза постоянно прищурены. Не то чтобы нечто львиное в лице (хотя есть отчасти и это), но выражение тонкого крестьянского лукавства. Он очень часто улыбается и смеется от чистого сердца. Говорит он мало - он, умеющий три часа подряд беседовать с вами по случайно заданному вопросу; умеющий так осветить любую проблему, что в ней не останется ни одной неясной грани. Он смеется и даже хохочет гораздо охотнее, чем говорит.

Вот он - величайший и значительнейший из наших современников. Он ведет за собою 170 миллионов человек на 21 миллионе квадратных километров. Он соприкасается в работе с множеством людей. И все эти люди любят его, верят ему, нуждаются в нем, сплачиваются вокруг него, поддерживают его и выдвигают вперед. Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над будущим. Это - самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный человек в мире.

Биография Сталина, - говорит Калинин, - является весьма важной частью рабочего революционного движения в России.

Неотделимой его частью.

И как в Советском Союзе, так и здесь (на Западе) - всякий, кто мыслит, скажет то же самое, теми же словами.

Грандиозна задача - воссоздать облик человека, так неразрывно слитого с работой мирового значения, образ политического бойца, сквозь который видны миры и эпохи. Следуя за ним по путям его жизни, мы вступаем на почву истории, мы бродим по нехоженым дорогам, мы соприкасаемся с еще неопубликованными главами библии человечества. Документы стекаются, нагромождаются со всех сторон. Их слишком много, и слишком многое открывается перед нами в этих обновленных горизонтах. Приходится прорубаться сквозь факты и документы, приходится постепенно расчищать просеки в этой еще горячей, взволнованной и живой энциклопедии.

И тут мы попадаем в самую сердцевину величайшего вопроса не только нашего времени, но и всех вообще времен: каково же будущее рода человеческого, так измученного историей, какова та мера благополучия и земной справедливости, на которую он может рассчитывать? На что в последнем, великом итоге могут надеяться два миллиарда людей?

Этот вопрос возник из самых глубин человечества; он поднят, освещен и поставлен в порядок дня несколькими современными преобразователями, желающими изменить весь мир справедливым землетрясением; и человек, стоящий сейчас перед нашим взором, является одним из них.

У матери, Екатерины, прекрасное серьезное лицо и черные, охваченные темными кругами, глаза, такие черные, что кажутся безбрежными. Даже на недавних портретах это правильное лицо обрамлено, по древнему и суровому кавказскому обычаю, квадратом черного платка. Отец, Виссарион Джугашвили, происходил из деревни Диди-Лило и был по ремеслу сапожник. Он выполнял тяжелую работу на обувной фабрике - неподалеку; в столице Грузии - Тифлисе. Теперь можно видеть в музее истертую им жалкую табуретку, стянутую веревкой. Это был бедный, малообразованный, честный хороший человек. Он отдал Иосифа в горийскую школу (домик под деревьями, похожий на ферму), а потом и в тифлисскую семинарию, - то есть сделал для сына действительно все, что только мог сделать при своих средствах.

Дальше: "В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе".

Иосиф Виссарионович вглядывался в окружающий мир. Среди людей есть большинство, признающее установленную власть; оно молчит и идет, куда ему велят. Это - та самая толпа, о которой говорит Тацит; он же прибавляет, что именно благодаря таким бессловесным гражданам и "можно делать все, что угодно". Но есть и другие люди, - незначительное меньшинство, которое возражает и не соглашается.

Итак, юноша всматривался и слушал.

Грузия, вместе с Арменией и Азербайджаном, составляет Закавказье или Южную часть Кавказа, расположенного между Черным и Каспийским морями. После очень долгой и очень героической самостоятельной истории Грузия (последний форпост христианства перед лицом мусульманской Турции) потеряла независимость и в начале XIX века оказалась одной из окраин Российской империи. Царский Петербург всячески стремился лишить страну национальных особенностей, русифицировать ее; так он поступал со всеми разбросанными частями своего огромного имперского агломерата, - такова вообще традиционная политика всех великих держав по отношению к колониям и аннексированным областям. Сначала метрополия проглатывает страну, а затем пытается переварить, ассимилировать ее, пользуясь для этого всеми средствами насилия, жестокостями и преследованиями. (В русской части империи царь довольствовался тем, что целиком лишал ее свободы и какого бы то ни было просвещения). Управлять другими национальностями, как, например, грузинами, для царя означало - угнетать их. Можно сказать, что в те времена кавказские народности пользовались только одним правом - правом быть судимыми. Они имели лишь одну свободу - свободу стонать, да и то только по-русски. При таком порядке вещей - в колонии, попросту прицепленной к территории господствующей русской национальности, естественно возникало националистическое движение с конечной целью освобождения Грузии. Вопрос осложнялся тем, что не только в Закавказье, но и в самой Грузии жило очень много разных народов. Тут были и грузины, и армяне, и тюрки, и евреи, и курды, и несколько десятков других национальностей - и вся эта пестрая масса одинаково угнетаемых царских подданных жила в постоянных раздорах. При первой же возможности эти народы набросились бы не только на своего петербургского тюремщика, но - при том с еще большей яростью - и друг на друга.

Помимо старого сепаратизма, оформлявшегося в довольно сильную партию "федералистов", существовало и социалистическое движение.

Все волны великого освободительного движения, какие только проходили по России, довольно скоро получили свое отражение и на Кавказе.

После позорного провала Крымской кампании 1856 года (война всегда вспахивает народ до самых глубин) началось движение против царизма, задержавшего Россию в своеобразном состоянии привилегированного варварства, которое резко отличало ее от Западной Европы. Благонамеренная либеральная буржуазия набожно взирала на свет с Запада.

Ее стремления были удовлетворены реформами 1860-1869 годов; отменой крепостного права, созданием земств, реорганизацией судов. Но как ни сенсационны были по внешности эти реформы, в конце концов выяснилось, что серьезных изменений они не внесли. Отмена крепостного права была вызвана отнюдь не соображениями справедливости; в основе ее лежали, с одной стороны, соображения финансового порядка, с другой - интересы крупных помещиков и, наконец, с третьей - политический расчет: как бы освобождение крестьян "не началось само собою снизу" (слова самого царя). Из всего этого обмана и разочарования родилось сильное так называемое народническое движение. Нам не нужно, - говорили народники, - гипнотизировать себя примером Запада; надо, наоборот, вернуться к специфически русским формам, каковы мир (деревенская община) и артель. Этим путем русский народ достигнет социализма, "минуя муки капитализма". Расцвет народничества ("Земля и воля", "Народная воля" и т.д.) приходится на период 1870-1881 годов, когда народники, которых в Европе называли нигилистами, атаковали самодержавие Зимнего дворца бомбами и террористическими покушениями. Но репрессии, последовавшие за убийством Александра II (1881), разгромили народнические организации. От них остались лишь теоретики-литераторы.

В ранней юности Ленин посещал народнические кружки. Его старший брат, Александр, был связан с "Народной волей"; в 1887 году он был повешен. Сестра Ленина, Мария Ильинична, рассказывает нам, как ужасная весть о казни дошла до семьи Ульяновых:

"Десятки лет прошло с тех пор, но и теперь я хорошо вижу выражение лица Владимира Ильича в ту минуту и слышу его голос: "Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти".

Этим новым путем был научный социализм, преемник старого идеала политической свободы - всеобщего равенства и братства, отмены привилегий, - научный социализм, созданный и разработанный в середине XIX века Карлом Марксом. Одна из основных особенностей марксистского учения, очистившего старый социализм от его смешных и опасных наивностей, это единство экономики и политики, социализма и рабочего движения. В настоящее время необходимость такого единства кажется нам вполне очевидной. Но это пришло не сразу; в свое время необходимо было разобрать и распутать все, - выработать четкую и обоснованную теорию.

Социалистическое движение создало международную организацию. За Первым Интернационалом, основанным Марксом и Энгельсом и заложившим идеологические основы пролетарской борьбы, последовал Второй - он подготовил почву для широкого, массового рабочего движения. Социалисты-марксисты, в отличие от "социалистов-революционеров" и анархистов (последних оставалось немного, но это были горячие головы), не признавали индивидуального террора. Эта слепая, невежественная хирургия, в большинстве случаев не достигающая цели, для них была делом чужим. Их дело - выявлять противоположность интересов труда и эксплуататорского капитала, поднимать сознательность рабочих и, на прочной основе практического учения, организовать подобное океанскому прибою движение эксплуатируемых и угнетенных.

В результате окончательного распада народничества, а также на почве той относительной индустриализации, которую Россия пережила в последние годы XIX века, марксизм делал довольно быстрые успехи. Ленин отдался ему целиком. Он предпринимает широкую и ожесточенную кампанию за учение Маркса, за организацию масс, против бестолкового романтизма и "объективно реакционных" иллюзий народничества. Один свидетель рассказывает нам о подпольной, "очень конспиративной вечеринке" в Москве, в 1893 году; где у всех "развязались языки". И вот там "молодой человек с лысиной, - очень любопытная фигура и уже крупная величина среди марксистов" (Ленину было тогда всего 23 года), - победоносно выступил против знаменитого теоретика народников - В.В.Воронцова.

Первая программа русских социал-демократов была выработана группой "Освобождение труда" еще в 1884 году В то время почти все члены этой группы умещались в одной лодке во время прогулок по озеру в Швейцарии. Вначале марксистское движение (как и народническое) было по своему составу почти исключительно интеллигентским. Страшный голод 1891 года побудил интеллигентов-инициаторов, как Плеханов и Аксельрод, искать связей в рабочем классе. Создалось множество кружков и обществ. Первый съезд, состоявшийся в Минске в 1898 году, объединил все эти группировки и избрал Центральный Комитет; однако большинство членов съезда было арестовано, так что провести его решения в жизнь не удалось.

Внутри молодой партии уже начинали намечаться некоторые разногласия, - именно, по вопросу о том разделении, которое иные считали необходимым установить между борьбой экономической (ее объявляли делом рабочих) и борьбой политической (ее объявляли делом всей демократии).

Ленин поставил себе задачей создать подлинное единство и действительно организовать ту социал-демократическую партию, которая в 1898 году была основана лишь формально. Он работал над этой задачей и добился успеха, - добился в разгар реакции, в период торжества всероссийского рабства народов, превращенных в быдло, в разгар зверского царства Романовых, царства раззолоченных тюремщиков, сидевших на всех ступенях иерархической лестницы и расточавших общественные деньги.

Период, когда марксизм начал объединять русские и нерусские революционные течения и силы в царской империи, - это примерно тот самый период, на котором мы прервали наш биографический рассказ; как раз в 1897 году Иосиф Виссарионович Джугашвили руководил в тифлисской семинарии марксистским кружком, превращая, по словам Сандро Мирабишвили, дортуар во вторую семинарию.

Семинария эта, как и все прочие, была подлинным очагом реакции и удушливых традиций. При этом ею управляли хитрые администраторы: "в 9 часов звонок к чаю, уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили наши вещевые ящики ...".

Но, несмотря на все это, - а может быть, и именно поэтому, - семинария была "рассадником идей". Независимо от воли руководителей, это учебное заведение давало приют росткам недовольства и протеста, - протеста как против внутренних порядков, так, кстати, и против многого другого. Тут формировались еретические кружки, - беседы проводились, разумеется, по уголкам, шепотом. Был кружок националистический (когда же, наконец, Грузия будет независимой!), был кружок народнический (долой тиранов!), был и кружок марксистов-интернационалистов. В этот-то кружок и вошел по непреодолимой умственной склонности Иосиф или, точнее, Сосо Джугашвили.

Совершенно ясно, - говорит Енукидзе, - встает перед моими глазами молодой Сосо Джугашвили в Тифлисе, где я имел с ним первое деловое свидание. Это было в 1900 году

Каков же он был? Ребенком он был маленький, худенький. Вид смелый и даже несколько дерзкий, голова задорно откинута назад. С годами он вытянулся, стал казаться хрупче и как бы нежнее. Очень тонкое, одухотворенное лицо, густые, черные, как смоль, волосы. Юношеская худощавость подчеркивала грузинский овал его лица и по-грузински печальные глаза. В то время, о котором рассказывает Енукидзе, молодой революционер представлял собою очень яркий, - ибо очень совершенный, - сплав интеллигента с рабочим. Невысокого роста, не слишком широкий в плечах. Продолговатое лицо, прозрачная молодая бородка, несколько тяжелые веки, тонкий и прямой нос; на густых черных волосах - немного сдвинутая на бок фуражка. Таков был тогда этот завоеватель масс, человек, сдвигающий с места вселенную.

С тех пор черты Сталина отчеканились более резко, - особенно теперь, когда его все еще густые, зачесанные кверху волосы стали слегка седеть; кажется, будто в чертах его проступило нечто более пролетарское и даже, пожалуй, военное. Быть может, это отчасти зависит и от одежды. Однако нельзя сказать, чтобы он очень изменился. Разве что теперь резче бросаются в глаза та энергия и боевая сила, которые были в его лице и прежде, ибо если есть человек, никогда не менявшийся в своем глубочайшем существе, то человек этот - Сталин.

Еще тридцать пять лет тому назад, когда Кецховели называл его "хорошим парнем", - он был известен необычайной четкостью своих речей. Любопытно, до какой степени этот юноша ненавидел фразу Он был прямым антиподом тех людей, которые ищут эффектов в звучности выражений и красивости жестов. "Краткость, ясность, точность были его отличительными чертами".

Подвергая себя риску, он тайком изучал в тифлисской семинарии книги по естественным наукам и социологии; он вносил в благонамеренное заведение книжный яд положительного знания. Это беззаконие было обнаружено училищными властями. Потребность в подлинном образовании оказалась несовместимой с неприкосновенными традициями семинарии, и юный Сосо был изгнан, как "политически неблагонадежный".

"Он бесповоротно и навсегда пошел к рабочим".

В 1898 году он вступил в тифлисскую организацию Российской социал-демократической рабочей партии. Как видим, это случилось в самый год основания российской секции Второго интернационала.

И вот он вступил на свой путь. Этот путь он искал недолго. Он вышел сразу на прямую дорогу Интеллигент, сын ремесленника, он взялся за ремесло "профессионального революционера". Сначала работал в кружках тифлисских железнодорожников, затем среди табачников, кожевников, кустарей, сотрудников метеорологической станции, - словом, повсюду Он стал работником пролетарского дела.

Енукидзе, который был одним из людей, выковывавших на Кавказе революционную организацию, а теперь занимает в Советском Союзе большой государственный пост, - в те времена часто встречался с Сосо Джугашвили. Он рассказывает нам, как хорошо молодой революционер "умел говорить с рабочими". Этим даром в высокой степени обладал и Ленин, который был на десяток лет старше Сталина и работал тогда в важнейших центрах русского социалистического движения. Ленин, предвидевший электрификацию половины Старого света еще в то время, когда вся Россия была сплошным пепелищем, грудой развалин, атакуемых изнутри и извне контрреволюцией, - Ленин, этот провидец, умевший во всей широте и во всех подробностях охватывать обширнейшие планы, какие когда-либо нарождались в человеческом мозгу, - этот Ленин тоже отлично умел говорить с рабочими, с каждым рабочим в отдельности. Нахлобучив кепку на свой круглый голый череп, засунув руки в карманы, лукаво прищурив глаза, с видом заурядного уличного торговца, он бродил у заводских ворот. Он заговаривал с рабочим, болтал с ним по-товарищески и привязывал его к себе навеки. Смирного он превращал в бунтаря, бунтаря - в революционера. (А крестьяне говорили о нем: "Это - свой брат. Словно сейчас от сохи"). Таков был и Иосиф Виссарионович, - и уже это одно их сближало, выделяя из массы других.

"Естественная простота его речи и обращения с людьми, его абсолютная беззаботность в отношении личных жизненных удобств, его внутренняя твердость и полное отсутствие суеты, его тогда уже заметная подготовленность сделали его, еще молодого работника, авторитетным и своим человеком среди тифлисских рабочих. "Наш Сосо", - говорили о нем рабочие".

Это гениальное умение становиться на уровень своих слушателей было одной из глубочайших причин того доверия, которое Сталин всегда внушал массам, его великой роли в революции. Но не надо смешивать: становиться на уровень слушателя - вовсе не значит принижаться, прибедняться или впадать в вульгарность. Ничуть не бывало. Орахелашвили, знавший тогдашнего Сосо, дал мне очень точное определение: "он не был ни схематичным, ни вульгарным". Сосо считал, что пропагандист это - популяризатор, говорящий то же, что говорит и ученейший теоретик, но только умеющий выразить это в словах, доступных слушателям данного культурного уровня. Как же этого добиться? - При помощи образов и живых примеров.

Мы, - говорит Орахелашвили, - которые вели ту же пропагандистскую работу, что и Сталин, не умели обходиться при собеседованиях без некоторых трудных терминов. Нас преследовали не всегда понятные слушателям: тезис, антитезис, синтез и прочие диалектические тонкости. Все это чересчур перегружало наши беседы с рабочими и крестьянами. У Сталина - ничего подобного. Он брал вещи совсем с другой стороны, он подходил к ним не отвлеченно, а жизненно - диалектически. Разъясняя, например, понятие буржуазной демократии, он ясно, как день, показывал, почему она "хороша" в сравнении с самодержавием и почему "плоха" в сравнении с социализмом. И все понимали, что хотя демократическая республика - огромный шаг вперед от самодержавия, но в определенный момент она же может оказаться таким препятствием на пути к социализму; которое необходимо взорвать ...

Другая черта - его веселость. Но только не на работе! Смешивать одно с другим не следует. Однажды, - рассказывает тот же Орахелашвили, - было устроено собрание на квартире у одного крупного кавказского работника. (Собираться приходилось в семейной обстановке, потому что других возможностей не было). Во время заседания сынишка хозяина забрался к отцу на колени, а тот стал ласкать его, всячески сдерживая шалости и болтовню карапуза, который еще не интересовался серьезными разговорами. Тогда Сталин встал, осторожно взял ребенка на руки и вынес его за дверь со словами: "Ты, дружок, сегодня не в порядке дня".

И никаких оскорблений противнику, - добавляет тот же свидетель. - Нам так трудно приходилось от безудержной грязной демагогии меньшевиков, что, сталкиваясь с ними перед аудиторией, мы не всегда могли удержаться, чтобы тоже не "всыпать" сколько можно, - и тут подчас срывались с уст аргументы ad hominem (личного порядка). Сталин этого не любил. Словесная грубость всегда была для него недопустимым оружием. Самое большее, если он, выложив все аргументы и концентрированной атакой приведя противника к молчанию, бросал ему, когда тот стоял, не находя слов, одно очень ходкое в Закавказье выражение, которое можно перевести примерно так: "ты ведь такой замечательный малый, - что же ты спасовал перед такими ничтожествами, как мы?"

Ремесло подпольного агитатора, профессионального революционера, увлекшее Сталина, как и многих других, - это тяжелое ремесло. Кто взялся за него, тот вне закона, за ним охотится весь аппарат государства, его травит полиция. Он - добыча царя и его огромной, откормленной, вооруженной до зубов, многорукой своры. Он подобен ссыльному в коротком временном отпуску, он прячется, приникая к земле, он всегда должен быть начеку Он - молекула революции, почти одинокая в толпе, он окружен высокомерным непониманием "интеллигентов", он затерян в гигантской паутине капитализма, охватившей все страны от полюса до полюса (тут не только 170 миллионов царских подданных, но и все вообще люди, какие есть на земле), - и это он, вместе со своими друзьями, хочет заново переделать мир. Появляясь то там, то здесь, он сеет гнев и воспламеняет умы, а единственный рычаг; которым он должен поднять народы, - это его убеждения и его голос.

Займешься этим ремеслом, и куда ни глянь - на горизонте четко вырисовывается тюрьма, Сибирь да виселица. Этим ремеслом может заниматься не всякий.

Надо иметь железное здоровье и всесокрушающую энергию; надо иметь почти беспредельную работоспособность. Надо быть чемпионом и рекордсменом недосыпания, надо уметь перебрасываться с одной работы на другую, уметь голодать и щелкать зубами от холода, надо уметь не попадаться, а попавшись - выпутываться. Пусть тебе выбьют все зубы, пусть тебя пытают раскаленным железом - надо стерпеть, но не выдать имя или адрес. Все свое сердце надо отдать общему делу; отдать его чему-либо другому - нет ни малейшей возможности: постоянно приходится перебрасываться из города в город, - ни минуты свободного времени, ни копейки денег.

Это еще не все. Надо быть пропитанным надеждой до самого мозга костей; даже в самые мрачные минуты, даже при самых тяжелых поражениях надо неуклонно верить в победу

Но и этого мало. Прежде всего, надо ясно понимать и знать, чего хочешь.

Потому-то марксизм и является практическим оружием революционеров. Потому-то он и дает этим новым людям такую власть над событиями. (Он позволяет, он уже позволил им сделать столько поразительных предсказаний!)

В былые времена для того, чтобы добиться успеха революционного выступления, - по крайней мере кратковременного, ибо длительный успех революции - это дело гораздо более сложное, - достаточно было быть храбрым. Однажды Бласко Ибаньес, этот милый и великодушный мнимо-великий человек, с глубоким вздохом сказал мне, как он огорчен, что прошли те времена, когда довольно было выйти на улицу во главе кучки решительных людей, чтобы опрокинуть власть. Теперь же появились пулеметы, - и баррикады превратились в картон. Ремесло революционера испорчено, и ему, Бласко Ибаньесу, оно опротивело.

Пулеметы, конечно, есть, но не по одной этой причине старый добрый революционный сценарий превратился из реалистического в романтический и вообще стал никуда негодным. Дело в том, что теперь требуется революция совсем другого размаха и охвата, а не политические скетчи, в результате которых до сих пор так часто одна дюжина министров получает портфели вместо другой, а все остальное остается по-старому, меняются одни этикетки. Совсем иного требуют теперь общие интересы, с нетерпением выжидающие в недрах вселенной своего часа.

Марксизм освещает глубины и показывает необходимость великих и разумных переворотов в современном обществе, он дает надежные законы их подготовки и свершения. Марксизм - это вовсе не собрание сложных принципов или заповедей, которые надо заучивать наизусть, как грамматику или коран (а именно так склонны думать о марксизме те, кто его не знает). Марксизм - это метод. Он прост. Это - метод интегрального реализма. Поляризация всех идей, устремление всех усилий к твердой базе, к конкретной почве, к основе, - в противовес всяческому религиозному или абстрактному мистицизму вереницам призраков, соскальзыванию в пустоту

Карл Маркс - это тот современный мыслитель, который обладал достаточно гигантским ростом, чтобы сдуть все облака с небес мысли. Его метод всегда побуждает нас восходить до причин и углубляться до крайних следствий, никогда не отрываться от действительности, тесно сливать теорию с практикой. Истина, реальность, жизнь.

Отныне социализм - это уже не туманная и сентиментальная мечта, в которой имеется ровно столько твердого, чтобы можно было разбить себе нос; нет, это - теория, планирующая на будущее разумные потребности всех, теория, над осуществлением которой должен честно работать каждый. Марксизм ведет к изменению существующего порядка вещей. Он расчищает и освобождает перспективы, он позволяет видеть настоящее и будущее. Марксизм - это конкретная мудрость, естественно толкающая нас к двойной работе: разрушения и созидания.

Концепция марксизма научна. Она сливается с научным мировоззрением. Революционер всегда остается проповедником и бойцом, но, прежде всего, - он ученый, вышедший на улицу И вообще все ученые в мире, сами того не зная, занимаются марксизмом, также, как господин Журден, сам того не зная, всю жизнь говорил прозой.

Критическое понимание общества - вот что воспитывает в честном человеке революционера, а не злобное, яростное или великодушное увлечение, вернее, не только увлечение. Это - увлечение, пронизанное расчетом. Социальная несправедливость - это орфографическая ошибка. Всякая ошибка по природе вещей стремится к своему исправлению, но человеческий разум должен ускорять это органическое самоисправление путем предвидения. Увидев истину, можно потом бороться за ее воплощение со всем пылом, на какой только человек способен. Но, прежде всего, - разум. Чувство - драгоценный двигатель, но оно должно идти вслед за разумом и повиноваться ему Оно должно быть лишь слугою очевидности, ибо, будучи предоставлено самому себе, оно может стать и слугою безумия.

Мы только улыбаемся, когда узнаем, что года два назад немецкий писатель Эмиль Людвиг спросил Сталина: "Что Вас толкнуло на оппозиционность? Быть может плохое обращение со стороны родителей?"

Этот добрый Людвиг все еще твердо верит в старую догму обывательской премудрости: чтобы стать революционером, надо быть либо злым, либо озлобленным, либо, наконец, в детстве терпеть побои от родителей. Эта жалкая мудрость слишком ничтожна, чтобы быть обидной. Конечно, несчастье подталкивает вперед и отдельных людей, и массы, но революционер слишком далеко уходит по дороге коллективного прогресса, - он выше мелких "личных обстоятельств". Сталин терпеливо ответил Людвигу: "Нет. Мои родители были необразованные люди, но обращались они со мной совсем не плохо. Если я стал революционером, то только потому, что я нашел, что марксисты были правы".

"Принципиальная политика есть единственно правильная политика", - часто говорил и повторял Сталин вслед за Лениным. Вот основное положение, великая заповедь, при помощи которой можно, как говорит Сталин, "брать приступом ... "неприступные" позиции". А главная пружина, движущая вождями общественного прогресса, есть вера в массы. Вера в широкие рабочие массы - вот лозунг, боевой клич, к которому наш вождь чаще всего обращается на протяжении всего своего пути. "Теоретики и вожди партий ... - говорит он нам, - бывают иногда одержимы одной неприличной болезнью. Болезнь эта называется боязнью масс ...". Вождь нуждается в массах больше, чем массы в вожде. Он учится у них больше, чем они у него. Как только вождь начал сторониться масс, с ним кончено, он погиб и для победы, и для дела.

Итак, практик-агитатор, крепко вооруженный реализмом, ненавидящий фразу и абстракцию, вступил в бой.

Отметим здесь влияние Курнитовского, соратника Ленина по борьбе, пионера ленинских идей в Закавказье. Этот человек способствовал ознакомлению И.В.Джугашвили с идеями Ленина. Марксизм, по меткому определению Адоратского, "дает понимание своеобразия каждого момента", а ленинизм уже в то время был марксизмом, широко приспособленным к обстоятельствам места и эпохи.

Молодой революционер работал под всевозможными кличками: Давид, Коба, Нижерадзе, Чижиков, Иванович, Сталин, и его систематическая агитация развертывалась в разнообразнейших формах.

Прежде всего, он занял определенную позицию во внутрипартийной борьбе между "стариками" и "молодыми". "Старики" стояли за распределение "чистой пропаганды" маленькими порциями между избранными передовыми рабочими, которые должны были распространять учение дальше. "Молодые" стояли за прямую агитацию в массах, за "улицу". Стоит ли говорить, что Сталин оказался на стороне именно этого последнего направления и принес ему победу

Забастовка. В 1900-1901 годах в Тифлисе шли стачка за стачкой, и наш агитатор, начинавший играть очень значительную роль, не оставался в стороне. Эти стачки, а особенно - большая демонстрация, состоявшаяся в мае 1901 года, привели к разгрому тифлисского комитета РСДРП и к окончательному уходу в подполье.

У Сталина не было ни копейки. В 1900 году в Тифлисе, где он вел восемь кружков и работал в них каждый вечер, его кормили Нинуа и несколько других товарищей.

Работа агитатора связана с искусством скрываться. В Тифлисе до сих пор показывают один из домов, служивший "подпольным убежищем" человеку, чей жизненный путь проходит перед нами в этой книге. Хрупкие колонки крытого балкона, узкие, закругленные сверху ворота. Этот дом очень похож на множество других тифлисских домов, - такое сходство было первым условием успеха.

На собраниях Сталин появляется неожиданно, усаживается молча и слушает, пока не берет слово. С ним всегда приходят два-три товарища, и один из них остается у дверей на страже. Сталин не засиживается. Чтобы уйти незаметно для шпиков, нужно много сложных маневров.

Вот он на подпольном собрании, устроенном у самых кулис театра, так что, когда полиция оцепила помещение, довольно было шмыгнуть в дверь, чтобы смешаться с театральной публикой и начать с самым заинтересованным видом слушать спектакль.

Вот он входит в большой книжный магазин Попова. Он спрашивает книгу Белинского и начинает внимательно просматривать ее, а сам следит глазами за приказчиком - и в конце концов незаметно передает ему два фальшивых паспорта. Эти паспорта должны помочь бегству двух товарищей, которых полиция собиралась захватить несколько позже, - слишком поздно. Хозяин магазина, Попов, был черносотенцем, а именно поэтому товарищам - Стуруа, Тодрия, Енукидзе - было особенно удобно здесь встречаться.

У Сталина - необычайное чутье. Это он, со своей прозорливой интуицией, воспрепятствовал намерению бакинских рабочих, рассчитывавших на сочувствие солдат (на самом деле готовилась ловушка), освободить демонстрантов, арестованных за драку с черносотенцами, которые вышли на улицу с портретом "обожаемого монарха".

Грузинская земля начинает гореть под ногами молодого революционера, но тут он получает могучую поддержку из-за рубежа. То была газета "Искра", которую начал выпускать за границей Ленин. Новая газета сразу стала и теоретическим центром, и центром нелегального движения. Передовая статья ее первого номера, выпущенного в Мюнхене в декабре 1900 года, заключалась призывом: "Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию ...".

Но Сталин скрывался не всегда. Бывали моменты, - моменты, разумеется, тщательно выбранные, - когда он выходил из подполья. Так было, например, в 1901 году, когда благодаря ему на Кавказе впервые праздновалось 1-е Мая. Или, когда он, идя во главе демонстрации тифлисских железнодорожников, ответил от их лица полицейскому офицеру, грозившему расстрелом, если забастовщики не разойдутся: - Мы вас не боимся. Пусть удовлетворят наши требования, и мы разойдемся. (За этим ответом последовал залп, но справиться с забастовщиками не удалось).

Он перебирается в Аджарию (это - южнее Грузии), в Батум, основывает там комитет и, по выражению Лакобы, "открывает новую страницу великой биографии". Поселившись в болотистом батумском предместьи Чаоба, Сосо поднимает рабочих на предприятиях Манташева и Ротшильда.

Полиция охотится за ним. Он быстро перебирается в другое предместье - Городок. Переселения с места на место осложняются для него тем, что повсюду приходится переносить с собой подпольную типографию - свой тайный громкоговоритель.

После демонстрации 1 марта, когда он шел впереди всех, словно живая мишень, и когда было убито 14, ранено 40 и арестовано 450 человек, пришлось снова переправить в другое место типографию, а с ней и того, кто заставлял ее говорить.

В окрестностях города находилось кладбище Соук-су. Сторож был свой человек, и на этом кладбище устраивались подпольные собрания (а потом сторожу приходилось тщательно подбирать окурки, разбросанные между мусульманскими памятниками).

В один прекрасный день на кладбище притащили типографию. Сторож принял из рук в руки два больших кувшина со шрифтом и станок. Весь этот груз он понес на соседнее кукурузное поле. Но тут ему пришлось броситься на землю, отряд жандармов, а за ним отряд казаков, - разумеется, они искали типографию.

Где же найти новое помещение для подпольного предприятия и его руководителя? Вспомнили про дом Хашима.

Старик Хашим своим простым сердцем мусульманского крестьянина сразу понял Сосо и проникся глубоким уважением к нему Однажды он сказал ему: "Я, самый маленький и в прошлом загнанный человек, тебя признал. Я хочу сказать о тебе нечто такое, что не все знают. Ты - афырхаца ... (герой героев). Ты рожден громом и молнией. Ты ловок и мудр, у тебя великое сердце".

Старик-крестьянин и его сын приютили в своем доме типографию, а вместе с ней устроился на чердаке и Сосо. И вот, в деревню стали приходить женщины в длинных мусульманских чадрах. Приглядевшись ближе, можно было заметить, что у них какие-то странные, грубоватые манеры: то были товарищи, прятавшиеся под чадрами, чтобы безопасней проникать в импровизированную типографию.

Каждое утро выходил из своего дома Хашим, почтенный старик в чалме, с белой бородой: он нес в руках полную корзину овощей и фруктов. Но под фруктами у него были брошюры и прокламации. Хашим становился у заводских ворот, продавая свой товар. Он хорошо знал покупателей и, кому надо, завертывал покупку в прокламацию.

А между тем таинственная работа, шедшая в доме, стук машины -внушали соседним крестьянам мысль, что гость Хашима, Сосо, фабрикует фальшивые деньги.

Они не очень-то хорошо знали, как надо отнестись к подобному ремеслу, явно требующему большого умения, но и чертовски сомнительному И вот однажды вечером они являются к Сосо и говорят: "Слушай, Сосо! Хороший ты человек и хорошее дело ты делаешь. И чувствуем мы, что нам, беднякам, наверное скоро помощь от тебя придет. Ты вот целые ночи работаешь, печатаешь, а результатов что-то не видно. Когда же, наконец, ты пустишь в ход свои деньги?"

Я печатаю, - ответил Сосо, - не деньги, а прокламации, в которых пишу о том, как нам тяжело живется и как нужно исправить эту беду..

Хорошо, Сосо! - заявили старики. - То дело, которое ты делаешь, для нас не чужое дело. Помогать тебе делать фальшивые деньги мы, пожалуй, не стали бы, потому что, кроме крайней нужды в деньгах, мы больше в них ничего не понимаем. А вот ... здесь мы много понимаем и теперь каждый из нас будет тебе неплохим помощником. До сегодняшнего дня тебя прятал один Хашим - спасибо ему за это, а теперь мы будем прятать тебя с твоей работой, насколько хватит у нас сил и уменья.

Нарушим хронологический порядок и заглянем в другую эпоху Место действия прежнее - тот же сад Хашима, время - 1917 год. После революции старый крестьянин вернулся в родную деревню и осматривает свой сад. Много месяцев назад, когда ему пришлось спешно покинуть дом, он зарыл здесь в саду подпольную типографию. Но дом был тогда занят солдатами, а те, порывшись кругом, раскопали типографию и разбросали части машины по всему саду Хашим тщательно подобрал все куски и, сложив вместе, сказал сыну: "Смотри, это то, что помогало делать революцию".

Вернемся к апрелю 1902 года. Вот Сосо, куря папироску разговаривает с Канделаки. Сосо - это вон тот молодой худощавый брюнет в красном клетчатом шарфе, с черной бородкой романтического художника и черными, как смоль, волосами, "словно отброшенными назад ветром", "с маленькими усиками на продолговатом лице, смелый и веселый". Охранка давно скучала по нем, и вот сейчас шпики уже сидят под домом Дарахвелидзе, где происходит разговор, полиция уже оцепляет дом. Вот они. Попались! "Пустяки", - говорит Сосо, продолжая курить. Стук сапог и лязг оружия на лестнице, полицейские врываются в комнату, - и происходит то, что должно было произойти. Сосо арестован, его сажают в батумскую тюрьму и переводят в Кутаис (где он организует коллективный протест заключенных и добивается удовлетворения их требований).

Затем его ссылают в Сибирь, в Иркутскую губернию. Царское правительство, не умевшее и не желавшее экономически осваивать Сибирь, освоило ее политически, - устроило там целую сеть затерянных и затонувших в огромных пространствах каторжных тюрем.

В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся из далекой Азии на свой собственный счет.

Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.

Эсер Семен Верещак, яростный политический противник¹, рассказывает, что в 1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. "Однажды в камере большевиков, - говорит он, - появился новичок. Мне таинственно сообщили: "Это - Коба". Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. "Среди руководителей собраний и кружков выделялся Коба и как марксист ... Марксизм был его стихией, в нем он был непобедим". Верещак описывает этого молодого человека "в синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой". Он налаживал большие "организованные дискуссии", решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во время одной из таких дискуссий - по аграрному вопросу - Серго Орджоникидзе обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго. Когда Верещак снова встретился со Сталиным в тюрьме, его больше всего поразила непоколебимая вера узника в победу большевиков.

Несколько позже Коба, квартируя в третьей камере Баиловской тюрьмы, организовал целые курсы. Тюрьма принудила его лишь к весьма относительной перемене занятий.

Постоянное перенапряжение сил, отчаянные условия жизни сеяли среди партийных работников множество болезней. У Кобы начался туберкулез. Вылечила его охранка, - вылечила таким способом, за который не поблагодаришь. В Сибири Кобу застала в дороге ужасающая снежная буря, которая в тех краях называется пургой. Спастись от нее можно только одним способом - лечь и зарыться в снег Но Коба продолжал свой путь, а шел он по льду реки. Чтобы пройти три километра до избы, ему понадобилось несколько часов. Когда он, наконец, переступил через порог, его приняли за привидение: он обледенел с головы до ног Его кое-как отогрели. Согревшись, он свалился и проспал восемнадцать часов подряд. С тех пор его чахотка исчезла навсегда. Таков уж тамошний климат: если туберкулезный в Сибири не умирает, то выздоравливает окончательно. Третьего выхода нет: мороз уносит либо человека, либо его болезнь, - как придется.

В 1903 году в тюрьме Сталин узнал важную новость. На втором съезде РСДРП по инициативе Ленина наметился решительный разрыв между большевиками и меньшевиками. Большевики - это непримиримые, непреклонные классовые бойцы, железные революционеры. Меньшевики - реформисты, соглашатели, примиренцы, мастера компромисса и комбинаций. Меньшевики злились на большевиков за их якобы преувеличенные требования (подумать только, эти побежденные хотят достать луну с неба!).

Раскол был в порядке дня. Надо было выбирать. Хотя вопрос еще не стоял так, как он был поставлен позже, хотя это было в самом разгаре царского могущества и царских преследований, во время полного расцвета капиталистических злодеяний, - Сталин не поколебался: он выбрал сторону большевиков. "С Лениным", - решил он.

У каждого человека действия бывает в жизни момент, когда надо принять решение, от которого зависит все будущее. Невольно вспоминаешь величественный, как все античное, греческий миф о Геркулесе, - как он в начале своей божественной и спортивной карьеры был вынужден выбирать между пороком и добродетелью. Но разве и в этом случае не было своих "за" и своих "против"? Реформизм соблазнителен. У него рассудительный, благоразумный вид, он обещает обойтись без кровопролития. Но люди, умеющие видеть далеко вперед и понимать великие уроки социальной логики и арифметики, люди, все шире и глубже накапливающие исторический опыт, - знают, что дорога оппортунистического смирения и реформистского рабства сначала ведет к иллюзиям, потом заводит в ловушку, потом доводит до предательства, - и тут она оказывается дорогой разрушения и убийства. Оттенки политической мысли, - говорят простачки. Нет, не оттенки, а коренной вопрос, вопрос жизни и смерти, ибо минимализм (который называют также теорией минимального зла) реакционен.

Итак, Коба впервые бежал от жандармов. И с тех пор жандармские отряды охотились за ним по всем углам России и Закавказья, - вынюхивали, искали, ловили, потом упускали и принимались ловить вновь. Шесть раз, если не ошибаюсь, повторялась эта игра. После побега Коба ведет борьбу против грузинских меньшевиков. В 1904-1905 годах он, как пишет Орджоникидзе, "является для меньшевиков самым ненавистным из всех кавказских большевиков". Он становится их признанным руководителем.

Однажды рабочий Долибадзе сказал ему:

- Но ведь меньшевики, товарищ Сосо, - это, черт возьми, все-таки большинство партии!

Этот рабочий до сих пор помнит, что ответил ему Сосо.

- Большинство-то это, положим, что и не большинство, - это я говорю тебе в смысле качества революционеров. А в общем, ничего: придет время и ты узнаешь - кто был прав и кто не прав.

Все партийцы, жившие в те времена на Кавказе, еще помнят, какой крик поднимали меньшевистские авторитеты вроде Ноя Рамишвили или Сеида Девдарьяни, когда узнавали, что едет "профессиональный большевик" Коба, едет спорить с ними или, лучше сказать, "расстраивать их мирную жизнь".

Недавно Бубнов напомнил очень правильные и очень поучительные слова Ленина о том, что "в России особым счастьем большевиков было то, что они имели 15 лет для систематической и до конца доведенной борьбы как против меньшевиков (т.е. оппортунистов и "центровиков"), так и против "левых" еще задолго до непосредственной массовой борьбы за диктатуру пролетариата". Немало было и в дальнейшем осторожных, обдуманных усилий надежно установить, испытать разумную, истинную точку зрения, - развитие революции очень много выиграло от того факта, что партия заранее успела проверить свою линию и в теоретической работе и, главное, в постоянном совершенствовании тактики.

Мы знаем, что Наполеон говорил: "если вы неправы, то настаивайте на своем, - и в конце концов вы окажетесь правы". Фраза забавная, у нее есть известный художественный, артистический блеск. Но, - да простят мне художники, - она насквозь лжива. Долго жить может только то, что соответствует реальной действительности, живому ходу вещей. Утверждать противное - значит проповедовать одну из тех лживых прописных истин, которыми питается капиталистическая мораль. И она обязательно сдохнет от несварения желудка (версальская болезнь - это предупреждение).

Таким образом, кроме анархистов и эсеров (партия той же породы, что и анархисты), кроме националистов, видевших не дальше своего националистического носа, приходилось и в Тифлисе, и в Батуме, и в Чиатурах, и в Кутаисе, и в Баку одновременно бить и меньшевиков - и их били. В 1905 году Сталин, в числе прочих своих дел, редактирует нелегальный большевистский орган "Борьба пролетариата" и пишет на грузинском языке брошюру "Вкратце о партийных разногласиях". "Ого, как крепко автор держится на ногах!" - сказал, прочитав ее, Теофил Чичуа, обращаясь к Долидзе, который до сих пор помнит эти слова.

Под влиянием Сталина ширится рабочее движение. Методы борьбы меняются. Двухстепенная, наподобие парламентских выборов, революционная пропаганда, т.е. пропаганда через посредство тщательно отобранных сознательных рабочих, уже недостаточна. Растущая вера в массы настойчиво толкает активных борцов к более прямому; более ощутимому действию, - к людям, к собраниям. Под новым руководством завершается победа системы живого наступления: открытые демонстрации, импровизированные митинги, смелая раздача брошюр и листовок.

В настойчивой, неукротимой работе проходят годы.

У товарища Кобы не было ни семьи, ни очага, он жил одной революцией и думал только о ней, - говорит Вацек. Коба не упускал ни одного случая для выступлений. Вацек рассказывает, что в Баку, на похоронах рабочего Хаилира, убитого по указанию администрации завода, оркестр заиграл перед мечетью похоронный марш. Околоточный распорядился прекратить музыку Тогда товарищ Коба организовал из рабочих два хора, - один шел впереди гроба, другой - позади, и оба пели революционный похоронный марш прямо в лицо, прямо в уши полиции. Ей все-таки удалось остановить пение. Тогда Коба предложил рабочим свистеть, - протяжный, заунывный свист продолжил мелодию песни. Остановить этот новый оркестр уже никому не удалось, и траурная демонстрация приняла грандиозные размеры.

Доклады секретных агентов охранки его высокоблагородию начальнику тифлисского жандармского отделения "о революционной социал-демократической организации", "деятельность которой подпадает под действие статьи 250", устанавливали, что в этой организации объединяются "так называемые передовые рабочие" и интеллигенты вроде Иосифа Джугашвили. Этот последний, - как говорит один из докладов, - стремился "при помощи агитации и распространения нелегальной литературы поднять дух рабочих"; он "проповедовал единение всех национальностей" и советовал товарищам делать взносы в подпольную кассу, предназначенную на поддержку "борьбы с капитализмом и самодержавием".

В другом документе начальник бакинской охранки сообщает его высокоблагородию верховному полицейскому пастырю, что "крестьянин Иосиф Джугашвили" играл руководящую роль на собрании, созванном для организации подпольной типографии. В третьем - агент доносит своему высокопочтенному начальству, что так называемый Нижерадзе, арестованный в настоящее время, есть не кто иной, как крестьянин Джугашвили, и что он имеет еще смелость "не признавать себя виновным".

Данилов рассказывает, как вел допрос один из руководителей царской полиции, на которую, как на полицию всех времен и народов, была возложена основная обязанность - разгонять народ дубинками, чтобы не скоплялся. Сатрап в голубом мундире, покуривая сигару и "распространяя запах оппопонакса", "полностью развернул свои таланты психолога". Вот какие данные внес он затем в свой доклад о допрошенном: "Джугашвили, Иосиф Виссарионович. Телосложение среднее ... Голос низкий ... На левом ухе родинка ... Склад головы обыкновенный ... Впечатление, производимое наружностью, обыкновенное". Как видим, от этого проницательного охранника ничто не ускользнуло. Донесение о Сталине: на левом ухе родинка.

Примечания

II. Гигант

На главную страницу