<< Назад, Часть 9

Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7. Часть 8. Часть 9. Часть 10. Часть 11.

21. Говорят Сталинские наркомы

Вот кто, казалось бы, должен достоверно ответить на интересующий нас вопрос. Ведь как не им работающим бок о бок со Сталиным в течение большого периода, тем более военного, не составит большого труда ответить на простой вопрос: « Что делал Сталин в первые часы и дни войны?» Историк Г.Куманев посвятил теме «Сталинские наркомы» большое количество времени и взял интервью у многих лиц, бывших в ту пору теми, кого мы привыкли называть коротким, но емким словом - нарком. Не все интервью удалось опубликовать, на то были разные причины, которые Георгий Александрович не счел нужным приводить. Итак, понятно, что высказывания определенных персоналий не попадали в русло установок ЦК КПСС и Министерства обороны. Но те, которые были опубликованы, вызвали определенный интерес не только у читающей публики, но и привлекли особое внимание историков и публицистов, специализирующихся на исследованиях о Великой Отечественной войне. Можно ли найти в этих интервью ответ по интересующей нас теме, как-никак, Сталин был председателем Совнаркома СССР, а они, в то время, являлись его подчиненными? Вот так прямо вопрос: «Был ли Сталин в Кремле 22 июня?», конечно, им не был задан и понятно почему. Разговор с ними велся в русле того, как данный человек, занимающий такой высокий правительственный пост, встретил начало Великой Отечественной войны, и какая реакция была в связи с этим. Разумеется, разговор касался и личности Сталина. Конечно, рассматривать все интервью не представляется возможным из-за большого объема информации, поэтому ограничимся некоторыми из них, которые представляют для нас наибольший интерес.

М о л о т о в

       Частично мы приводили воспоминания Вячеслава Михайловича. На вопрос о том, почему он не пишет мемуаров, Молотов ответил: « Трижды обращался в ЦК с просьбой допустить меня к кремлевским архивным документам. Дважды получил отказ, на третье письмо ответа вообще не было. А без документов мемуары – это не мемуары».
В этом ответе видна определенная честность Вячеслава Михайловича. Человеческая память, каким бы не был высокоодаренным человек, все же остается не вполне  надежным биоматериалом для сохранения информации. Человек может помнить определенные моменты общения с другими людьми, но чтобы, вот так, абсолютно точно сказать об определенной дате, спустя тридцать с лишним лет, это очень сложно. Поэтому Молотов и хотел подстраховаться архивными документами, где точно зафиксированы даты важнейших для него, как мемуариста, событий. А так, без документов, описание тех дней будет неопределенным по времени, что значительно снизит качество воспоминаний участника событий. В конце концов, попросил бы дать свое выступление по радио 22 июня 1941 года. Может, в этом не отказали бы? Да прокомментировал бы с позиции тех лет, глядишь, и нам бы работы  было поменьше.
Все же нам, в дальнейшем, при рассмотрении интервью, которые опубликованы Г.Куманевым, нужно будет учитывать и возраст наркомов, и временной интервал. Ведь прошло более тридцати лет со дня начала войны.
                                                 
К а г а н о в и ч

        Г. Куманев спрашивает Л.Кагановича о том, что в «Журнале лиц, принятых Сталиным в Кремле» есть его фамилия от 22 июня 1941 года и просит вспомнить:
-  «Каким Вы нашли  Сталина в тот момент?
Л.Каганович: Собранным, спокойным, решительным.
         Г.Куманев: Интересно, какие лично Вам он дал указания?
Л.Каганович: Очень много указаний я получил. Они показались мне весьма продуманными, деловыми и своевременными.
Г.Куманев: Вы пришли по своей инициативе или Сталин Вас вызвал?
Л.Каганович. Вызвал Сталин, он всех вызывал. Конечно, основной круг заданий мне был связан с работой железнодорожного транспорта. Эти поручения касались проблем максимального обеспечения перевозок: оперативных, снабженческих, народнохозяйственных, а также и эвакуационных».
Прервем пока интервью с Лазарем Моисеевичем. Выходит, что Сталин был в Кремле, коли давал указания лично Кагановичу и был на тот момент «собранным, спокойным и решительным».  Не то, что в воспоминаниях у Жукова, «проявлял излишнюю нервозность». Это интервью Г.Куманев брал у Л.Кагановича в 1990 году, когда тому исполнилось, можете себе представить, 97 лет. Стоит ли распространяться на тему: « В каком состоянии находится память и умственная деятельность у человека в возрасте приближающимся к сотне лет?» Продолжим прерванное интервью.
Л.Каганович: Я ведь тогда был министром путей сообщения СССР. Кстати, в дарственной надписи в Вашей книге Вы меня почему-то называете наркомом?
 Г.Куманев: Относительно периода войны?
Л.Каганович: Да.
Г.Куманев: Нет, министры в годы войны еще назывались наркомами, а будущие министерства – народными комиссариатами, т.е. наркоматами.
Л.Каганович: Наркоматами во время войны назывались гражданские министерства.
Г.Куманев: Нет, нет, Лазарь Моисеевич. Нарком путей сообщения – это послевоенный министр путей сообщения. Я Вам напомню, что наркоматы были переименованы в министерства в 1946 г. после первых послевоенных выборов в Верховный Совет СССР.
Л.Каганович: Да, да, вспоминаю. Возможно, возможно».
Грустные чувства вызывает это интервью. Если бы оно состоялось, хотя бы лет на тридцать раньше, тогда другое дело. А так, получается, что Каганович просто, что-то вспоминает про свою кипучую деятельность в те далекие сороковые годы, когда еще Сталин был «собранным, спокойным и решительным» и, о каком 22 июня, с ним можно говорить. Что можно требовать от памяти человека в возрасте  97 лет?

П е р е с ы п к и н

          Интервью взято в 1978 году.
Г.Куманев. Каким для Вас оказался первый день войны, где Вы ее встретили?
И.Пересыпкин. «Накануне вероломного фашистского нападения на нашу страну, 19 июня 1941 г. около 10 часов  вечера мне позвонил Поскребышев и сообщил, что меня приглашает к себе товарищ Сталин. По какому вопросу меня вызывают, Поскребышев, как обычно, не сказал. Такие вызовы случались довольно часто. И обычно до встречи со Сталиным было невозможно догадаться, с какой целью ты должен прибыть в Кремль. В кабинете, в котором я бывал уже не раз, Сталин находился один. Он поздоровался со мной, предложил сесть, а сам несколько минут прохаживался, о чем-то размышляя. Сталин показался мне несколько взволнованным. Подойдя потом ко мне, он остановился и сказал:
          - У Вас не все благополучно, товарищ Пересыпкин, со связью и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте туда, разберитесь и наведите порядок.
          После этого Сталин повернулся и направился к своему рабочему столу. Из этого я сделал предположение, что разговор, по-видимому, закончен…
          Из Кремля я поехал в Наркомат связи, где со своими заместителями мы наметили ряд сотрудников, которые должны были вместе со мной отправиться в командировку. Но наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу 20 июня, состоялось заседание правительства, на котором был и я.   Председательствовал глава СНК СССР Сталин. В ходе обсуждения одного из   вопросов повестки дня для подготовки проекта решения потребовалось создать комиссию. В ее состав по предложению Сталина был включен и я. Проект решения мы должны были подготовить 21 июня. Отсюда я сделал вывод, что моя поездка в Прибалтику откладывается на два дня.
          Во второй половине дня 21 июня комиссия подготовила проект решения и документ был подписан. После этого я побывал в Наркомате связи и часа через два уехал за город. Был субботний вечер, и мне пришла в голову мысль, что выезжать в Прибалтику надо в конце следующего дня, т.к. в воскресенье все там отдыхают. Когда же я приехал к себе на дачу, мне вскоре позвонил Поскребышев и сказал, чтобы я срочно по такому-то телефону связался со Сталиным. Я тут же набрал указанный номер телефона.
          - Вы еще не уехали? – спросил меня Сталин.
          Я попытался объяснить, что по его же поручению работал в комиссии по проекту решения… Но он меня перебил:
          - Когда же Вы выезжаете?
          Я вынужден был поспешно ответить:
          - Сегодня вечером.
          Сталин положил трубку, а я стал лихорадочно думать, как нам в названный срок выехать из Москвы».

Очередное сочинение на тему: « Как я провел день, когда на нас напала Германия». Как всегда кроссворд повышенной сложности. Такое ощущение, что здесь описаны три Сталина. Один посылает Пересыпкина в Прибалтику, другой заставляет готовить проект решения в Совнаркоме СССР, а третий, после всего этого, разговаривает с ним по телефону. Из троих самый «тупой» - третий. Зачем спрашивать об отсутствии абонента, когда с ним по телефону разговариваешь? А спросить, «почему не уехал?», значит признаться в том, что правое полушарие в голове не в ладах с левым. Вопрос в том, какой из них настоящий Сталин, первый или второй? Если первый, то сомнительно, чтобы после отдания приказа о приведении войск в полную боевую готовность 18 июня, посылать Пересыпкина в Прибалтику разбираться с кадрами и связью. Раньше это надо было делать. Если второй, то, что же он не помнит, что накануне посылал Пересыпкина в Прибалтику. К тому же, неясно, кто же пригласил Ивана Терентьевича на заседание Совнаркома? Конечно, эти вопросы лучше всего было бы задать тому, кто редактировал эти мемуары, да где ж его возьмешь теперь за давностью лет?
Но приближаемся к кульминационному моменту, началу войны. Она застала Ивана Терентьевича в пути. Он был в поезде под Оршей, когда узнал, что Германия напала на нашу Родину.

« Я размышлял, как мне поступить дальше: продолжать ли следовать в Вильнюс или возвращаться в Москву. Из кабинета начальника вокзала я позвонил в Наркомат связи своему заместителю Попову и попросил его срочно переговорить с маршалом Ворошиловым, который тогда курировал наш наркомат, и получить ответ, как мне поступить дальше».
Ну, вот туман неопределенности начинает рассеиваться. Значит, командировочка была в Литву и не задержись в Москве товарищ Пересыпкин, то 22 июня он был бы уже в зоне боевых действий с непредсказуемыми для него последствиями.  Как всегда, в нужный момент возникает Климент Ефремович, который помогает «рулить» в нужном направлении. Можно с уверенностью предположить, что задание «по связи и кадрам» в Прибалтике, Пересыпкину было дано в Наркомате обороны. Но на следующий день, ему, видимо позвонил Поскребышев и пригласил на заседание Совнаркома. Как Пересыпкин мог отказаться, если Сталин был его прямой начальник, а Иван Терентьевич был одним из его наркомов. На заседании, где «председательствовал Сталин» он получил задание «подготовить проект решения» поэтому и задержался с выездом из Москвы. « Тупой» телефонный звонок был, видимо, из Наркомата обороны. «Товарищ оттуда» поинтересовался, выехал Пересыпкин в Прибалтику или нет. Отсюда и вопрошающий тон при разговоре. Разве, мог настоящий Сталин вести   телефонный разговор с Пересыпкиным в таком тоне: почему тот не уехал? Далее, война застает Пересыпкина в дороге и тут, надо полагать не до командировки, а стоит вопрос « Что делать дальше?». Он позвонил к себе в наркомат и попросил своего заместителя выяснить обстановку в Кремле у Поскребышева, по степени своей подчиненности, разумеется, объясняя причину своей поездки заданием Наркомата обороны.
Если бы Сталин был в Кремле, то зачем привлекать Ворошилова? А вот отсутствие Сталина, сразу переложило все его обязанности на заместителей, среди которых был и Климент Ефремович. Так как командировка была по заданию военных, то разобраться, с этим делом и было, видимо, предложено Ворошилову, который как раз и возглавлял Комитет по обороне при Совнаркоме СССР. Кому, как не ему решать военные дела? Поэтому Ворошилов, особенно не вдаваясь в суть дела, просто дал указание Пересыпкину, через его заместителя:   « Немедленно возвратиться в Москву» и, разумеется, приступить к своим прямым обязанностям  наркома. И неудивительно, как вспоминает Иван Терентьевич, что «в наркомате связи нас ожидало много чрезвычайно важных и сложных дел. Вот так я встретил первый день войны, так она началась для меня. К этому еще добавлю, что днем 24 июня я был вызван к Сталину».

Итак, подводим пока предварительный итог. О 22 июня и 23 июня, в отношении Сталина, Пересыпкин ничего не сказал, так как не мог видеть вождя, а вот 24 июня, якобы, был вызван в Кремль к нему лично. Значит, что, можно поверить Ивану Терентьевичу и согласиться, что Сталин мог быть в Кремле и ранее?  Перефразируя, не безызвестного персонажа из «Кавказской пленницы», товарища Саахова, так и хочется сказать: « Э-э, здесь торопиться не надо. Общество должно получить полноценные сведения. Если, Иван Терентьевич что-либо и подзабыл, наша задача помочь ему. Вах-вах, ведь столько лет прошло!».

Действительно, разве товарищ Пересыпкин не мог просто подзабыть некоторые, ничего незначащие для него, даты. Возраст, однако. Да и редактора издательства, совокупи с рецензентами из Института истории СССР, что не могли разве направить мысль нашего дорогого товарища не туда, куда надо.
Давайте обратимся за помощью к  товарищу А.И Микояну. Уж, он-то, все знает.
Открываем запись беседы Г.Куманева с Анастасом Ивановичем Микояном

>> Продолжение, Часть 11