<< Назад, Часть 3

Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7. Часть 8. Часть 9. Часть 10. Часть 11.

15. Как же начинаются войны?

 Жуков, думается, не хуже нашего понимал, как начинается война. Получив все сведения через Генеральный штаб о событиях в приграничных районах, а они носили характер массовых военных действий, а не провокаций местного масштаба, он, а скорее всего нарком обороны, обязан был дать условный сигнал  командующим округов о вскрытии мобилизационных пакетов. Округов-то, подверженных агрессии было всего три: Прибалтийский, Западный и Киевский. Сигнал мог состоять из одного ключевого слова, понятного всем командующим округов. В этих мобилизационных пакетах, должно было быть разъяснение, как вести себя в данном случае, т.е. там, в пакетах должна была быть та самая многократно упоминаемая Директива. А на основании этой Директивы были расписаны боевые действия войск, каждого из округов и данные предписания должны были быть вложены в мобилизационные пакеты командующих воинских подразделений. Из штаба округа в войска тоже должен был последовать, но уже свой, сигнал.  По многочисленной мемуарной литературе, описывающей события тех дней, можно сделать вывод, что по требованиям Директивы предписывалось нанести вторгшемуся противнику ответный удар и вышвырнуть его с Советской территории. Это был, можно сказать, первый план обороны. Ну, не могли же наши военные сидеть, сложа руки и молча взирать на то, как противник безнаказанно засыпал их бомбами и молотил снарядами.

Представьте себе, такое было во многих воинских частях различных родов войск. Это такую установку давал Тимошенко, прикрываясь именем Сталина. Теперь наступает второй этап.  Эти обобщенные данные о событиях на границе, нарком обороны и начальник Генерального штаба обязаны представить главе государства, который являлся, на тот момент, к тому же и главой правительства. Ознакомившись с полученными данными и убедившись в абсолютной точности представленных материалов,  глава государства поручает министру иностранных дел связаться с послом страны-агрессора (если, между странами существовали дипломатические отношения) и потребовать объяснения о случившемся. А в нашем случае, как нас уверяют, сам посол Шуленбург стучался в дверь к Молотову. Далее, готовится дипломатическая нота, с содержанием претензий, соответствующих текущему моменту. Если же, одна из сторон, и так понятно какая, не желает развязывания военных действий могущих привести к полномасштабной войне, то она стремиться к урегулированию отношений между сторонами, не взирая, ни на какие потери, произошедшие в начальный период конфликта на границе. После, как говориться, разберемся с возмещениями  убытков сторон. Если же, противная сторона упирается «рогом» и не хочет идти на попятную, а сует под нос ноту о разрыве дипломатических отношений, то здесь, немного,  посложней. Все равно, надо дать послу стакан с простой водой, чтобы попил и успокоился. Выслушать претензии и еще раз, попытаться, предотвратить свершаемую им глупость. Это главная и основная обязанность министра иностранных дел, в нашем случае, Молотова. Если же и это, не помогает, то с достоинством принять бумагу и пригрозить, что «наше дело правое, враг будет разбит и победа будет за нами!»

А как же наши войска на границе? О них не забыли за разговорами? Что им-то, прикажите делать? В зависимости от ситуации. Если боевые действия происходят на участке границы одного из округов, то сигнал должен последовать только ему, если же стрельба идет по всей границе, то сигнал идет во все округа, которые прикрывают эту часть нашей территории. Речь идет об отражении агрессии, а не о войне, с последующей мобилизацией населения. Надо же сначала определиться с масштабом развернувшихся боевых действий.

После аудиенции с послом «страны агрессора» возвратиться в Кремль и доложить товарищам, что Германия, по сообщению своего посла, разрывает с нами дипломатические отношения и вступает в фазу открытого военного противостояния. Товарищи коллегиально решают, что предпринять. Или, во-первых, еще раз воздействовать на Германию через дипломатические каналы - у нас же есть свой посол в Германии Деканозов. Надо же убедиться в правомочности действий посла Шеленбурга вручившего документ о разрыве дипломатических отношений. Может, тот является заговорщиком, желающим спровоцировать вооруженное столкновение сторон.  Или, во-вторых, если уж так хочется повоевать, послать ее (Германию) к чертовой матери и начать ответные полномасштабные военные  действия с всеобщей мобилизацией. Если товарищи в Кремле убедятся, что первый вариант не проходит – немцы не идут на попятную, то принятие второго решения и будет, по всей видимости, означать войну.
И то, в этом деле есть одна тонкость. А что было бы, если бы в приграничных сражениях не случилось всего того, что случилось с Красной Армией впервые часы и дни немецкой агрессии? Если бы немцы не захватили целыми и невредимыми, к примеру, все мосты через Неман и Западный Буг, а наши истребители встретили их бомбардировщики в воздухе, а не сгорели бы на земле. Если бы, к примеру, 6-я и 42-я стрелковые дивизии не оказались «запертыми» в Брестской крепости, а вся наша полевая артиллерия, наоборот, оказалась бы не на полигонах, а в войсках. И еще многого того, что не произошло бы на границе с Красной Армией, а как раз наоборот, усилило бы ее мощь. Думается, что исходя из вышеперечисленного, немецкая армия в приграничных сражениях не смогла бы полностью развернуться и получила бы так крепко, «по зубам», что эти сражения дальше приграничных инцидентов могли бы и не развиться.  И, таким образом, никакой войны с Германией, в нашем понимании, не было бы. Тут вот какая, штука. Существует, якобы «письмо» Гитлера Сталину, где тот говорит, что на совместной границе могут возникнуть военные конфликты и просит Сталина не придавать, им особого внимания.

«…Чтобы организовать войска вдали от английских глаз и в связи с недавними операциями на Балканах, значительное число моих войск, около 80 дивизий, расположены у границ Советского Союза ( на 14 мая 1941 года – В.М.). Возможно, это порождает слухи о возможности военного конфликта между нами.
Хочу заверить Вас - и даю слово чести, что это неправда...
В этой ситуации невозможно исключить случайные эпизоды военных столкновений. Ввиду значительной концентрации войск, эти эпизоды могут достичь значительных размеров, делая трудным определение, кто начал первым.
Я хочу быть с Вами абсолютно честным (Это Гитлер-то? – В.М.). Я боюсь, что некоторые из моих генералов могут сознательно начать конфликт, чтобы спасти Англию от ее грядущей судьбы и разрушить мои планы. Речь идет о времени более месяца. Начиная, примерно, с 15-20 июня я планирую начать массовый перевод войск от Ваших границ на Запад. В соответствии с этим я убедительно прошу Вас, насколько возможно, не поддаваться провокациям, которые могут стать делом рук тех из моих генералов, которые забыли о своем долге. И, само собой, не придавать им особого значения. Стало почти невозможно избежать провокации моих генералов. Я прошу о сдержанности, не отвечать на провокации и связываться со мной немедленно по известным Вам каналам. Только таким образом мы можем достичь общих целей, которые, как я полагаю, согласованы...
Ожидаю встречи в июле. Искренне Ваш,  (Это как понимать? Неужели мечталось, что он будет на Красной площади у Мавзолея, а Сталин в кандалах на Лобном месте? – В.М.)

Адольф Гитлер»

Очередная фальшивка, на этот раз западных спецслужб, предназначенная для прикрытия «внезапного нападения». Снова избитая тема о доверчивости нашего вождя. Но что здесь привлекает наше внимание, так это то, что обыгрывают тему подготовки Гитлером, видимо запасного варианта на случай непредвиденных обстоятельств на границе. А вдруг, действительно, советская граница оказалась бы «на замке». Ведь Гитлер не мог же полностью знать возможности заговорщиков. Видимо решил подстраховаться, на всякий случай. И ведь, если немцы на границе, действительно получили бы, очень здорово «по зубам», то Гитлеру пришлось бы сразу искать «виноватых» генералов. Думаю, что такие «жертвы» имелись, про запас.

Лексика самого письма может вызвать только усмешку. « Дружбан» Гитлер просит Сталина не обращать внимания на его «пацанов» в генеральских погонах, если те начнут «шухарить» на границе. Если чё, мол, звони.  Он будет принимать меры…

К теме вооруженных конфликтов на границе можно добавить, что с Японией у нас были военные конфликты на границах, но, тем не менее, дальше приграничных сражений дело, ведь, не пошло.

Недобросовестные историки всегда Сталина стараются выставить в неприглядном виде. Вот и с историей о конфликтах на границе его пытаются представить в виде пугливого идиота, представляющего любою стрельбу на границе, как провокацию, способную вызвать, ни больше, ни меньше, как полномасштабную войну. Мы, к большому сожалению никогда не узнаем, как Сталин распорядился реагировать на массовые военные действия Германии на нашей границе, но вариантов могло быть только два. Или дать возможность самому Наркомату обороны, в лице руководителя Тимошенко, принять решение и дать условный сигнал командующим в округа об ответных действиях или же доложить о вооруженной агрессии Германии самому Сталину. А он сам уже должен был по получении всей информации принять решение и отдать, уже в свою очередь, распоряжение главе Наркомата обороны. Скорее всего, в реалиях, существовал второй вариант. Почему и идет речь, якобы, о телефонном звонке на дачу Сталину, с тем чтобы иметь его реакцию на события: « Мол, тебе сообщили информацию, а ты теперь думай…» Тогда, исходя из рассказа Жукова, получается, что Сталин испугался личной ответственности за принятие решения и переносит ее на членов Политбюро, что явно не только не характерно для Сталина, но и выставляет его явным саботажником решения Политбюро. Жуков сам себе противоречит, выставляя Сталина теперь уже в роли нерешительного трусишки. Зачем, скажите, нужно Сталину собирать членов Политбюро для решения данного вопроса? Для весомости принятия решения, что ли? Так ведь идут приграничные сражения, каждая минута на счету, а сбор членов Политбюро это, своего рода, тот же саботаж, но уже в коллективном виде, не более того. Само по себе это заседание по поводу решения о подаче сигнала командующим округов будет выглядеть глупостью, так как  другого решения от Политбюро, в данной ситуации, трудно ожидать. Хорошо, предположим, что Сталин, все-таки,  решил перестраховаться и вынес решение на Политбюро. Какое другое решение должен был принять, сей Главный орган политической власти страны? Понятно, то же самое, если по всей границе идет стрельба. Зачем же тогда нужен этот сбор?  Поэтому решение о подаче условного сигнала командующим округов о вскрытии мобилизационных пакетов вполне мог принимать и должен был принимать лично, сам Сталин. Не идиотом же он был на самом деле? А вот наделить его единоначалием, в принятии данного решения, очень даже возможно, могло уполномочить именно Политбюро.  Разумеется, такое решение было вынесено значительно раньше  22 июня.  Готовилась же наша страна к войне, как бы того не хотелось Жукову.

Как могли проистекать события на самом деле, ввиду отсутствия Сталина в Кремле? Сталин – ключевая фигура и об этом, несомненно, знают заговорщики.  Недаром, соратников Сталина они считали ничтожествами. Возможное решение Политбюро о наделении Сталина единоличным правом отдать приказ о подаче сигнала командующим округов, как это не выглядит  прискорбно, но играет, именно, на руку заговорщикам. Ведь ликвидация Сталина вносила бы (и внесла!) невообразимую сумятицу в ряды того же Политбюро. Теперь им самим, в отличие от Сталина, надо было принимать решение, а оно ведь, это решение, вытекало из предоставленной информации Наркома обороны и начальника Генштаба. А какую информацию могли предоставить членам Политбюро Тимошенко и Жуков, являющиеся, видимо, самыми настоящими заговорщиками. Разумеется, такую информацию, какая была выгодна только им. Они спокойно, могли водить за нос любое Политбюро вместе с правительством. Что они, впрочем, и сделали в то время. И вместо сигнала, они вполне могли убедить всех присутствующих, послать некую пояснительную Директиву, с целью «не поддаваться на провокации», вместо того, чтобы обрушить на врага мощный удар. К тому же, могли «затемнить» с направление главного удара врага, с целью не оказания помощи воюющим войскам резервами, да и многое другое. Яркий пример – Западный округ. Правительство уверяют, в том, что там не ведутся боевые действия, а руководству округом, дают указания не предпринимать никаких ответных действий, ссылаясь на Сталина. Могли ли они действовать так дерзко, если бы в тот момент в Кремле находился Сталин? Правительство и Политбюро, действительно, оказались, в довольно «щекотливом» положении: не побежишь же на границу проверять сообщение из наркомата обороны. В этой связи, мы еще будем рассматривать обращение Молотова к стране, где тот «пел под чужую дудку». Обратите, к тому же, внимание на бездействие власти целых четыре дня, т.е. вплоть, до того дня, как в Кремле появится Сталин.  Но это мы несколько забежали вперед по событиям.

А как события 22 июня описывает сам Жуков? В начальном варианте  мемуаров, 1969 года издания, как говорилось выше, Жуков ведет речь о военном конфликте, в более поздних изданиях, уже о войне. Сценарий событий примерно совпадает.  Жуков получает информацию, уже говорилось как, и с наркомом обороны, едет в Кремль, предварительно, «позвонив» на дачу главе государства. А наши войска на границе, в это время немцы безнаказанно «мордуют». В Москве же, как нас уверяет Жуков, члены Политбюро собираются в Кремле, где происходит обсуждение сложившейся ситуации и оформляется протест Германии  через министра иностранных дел Молотова.  В нашем случае, Жуковский сценарий, делает отклонение от темы. В Кремле, по Жукову, должен находиться Сталин, который как всегда, выставляется идиотом: «Надо срочно позвонить в германское посольство». Видно вспомнил по приезду в Кремль, что такое посольство существует. А ему говорят, что посол Шуленбург, сам, дескать, рвется  к нам со срочным сообщением. Всё это выглядит, как полное сборище, каких-то, недоумков, а не государственных мужей.  «Принять посла,  было поручено  В.М. Молотову», читаем у Жукова.  А что, кто-нибудь другой у нас занимался дипломатической деятельностью, а в данный момент почему-то, решили, поручить это дело Вячеславу Михайловичу? Это была его  прямая обязанность, как наркома иностранных дел, а не поручение ему, как мальчику на побегушках.  Для чего все собрались в Кремле? Выразить свою позицию к инциденту на границе и в сформулированном виде передать, через Молотова, послу Германии. А по Жукову, в мемуарах, военные, так и бряцали шпорами: грозились, порвать на части,  ступившего на нашу землю, врага. Словом, даешь войну! Тут и Молотов, почему-то очень уж быстро возвратился,  не совсем понятно, где же он принимал посла  Шуленбурга. Ведь была же, вроде, договоренность со Сталиным, чтобы «поводить за нос» немецкого посла. Принять от него  дипломатическую ноту только после начала военных действий на границе. Но это не означало бездействовать, в военном отношении, т.е. не оказывать немцам никакого сопротивления. Одно, как говориться, другому не мешает.

Вообще, с нашими  архивистами-документалистами, не соскучишься. В различных сборниках документов приводятся тексты  телеграмм, которыми обменивались Германское МИД и   посол Шуленбург в Советском Союзе. Во всех телеграммах указывается время ее приема и передачи. Кроме, разумеется, одной, столь важной телеграммы  руководства МИДа послу Шуленбургу от 21 июня 1941 года. Догадайтесь, дескать, сами, когда была отправлена телеграмма и когда получена. А почему? Чтобы не нарушить хронологию Жуковского рассказа, или по каким другим причинам?

«Германское правительство объявило нам войну», - такими были, по Жукову, слова Молотова после свидания с немецким послом. После таких слов, «И.В.Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался». При внимательном чтении данного текста в мемуарах Жукова, можно заметить, что Сталин даже не вставал со своего места. В раннем издании, Сталин просто «опустился на стул». Немцы уже рвут в клочья, скромные по военным меркам, пограничные части, дубасят передовые воинские части Красной Армии, а Сталин, каким его рисует Жуков, «глубоко задумался». Хорошо, что еще не заснул, а то ведь Жуков ранним утром поднял его с постели.

Вот так, нам преподносит начало войны с Германией, Георгий Константинович. Он еще хочет попасть в русло того сценария, о котором мы говорили выше, поэтому «оживляет» Сталина и одновременно «выдирает» фразу из мобилизационных пакетов командующих округов,  вкладывая ее в уста Иосифа Виссарионовича: «…но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу».

Чтобы Сталин не выглядел полным идиотом, писатель В. Жухрай, упомянутый выше, настаивает на своей версии, что Сталин, «вопреки строжайшему запрету врача» все же поехал в Кремль. Этим, видимо и объясняется вся несуразность Сталина в принятии политических решений.

«Около 13 часов 22 июня 1941 года больной Сталин, у которого температура по-прежнему держалась за сорок, временами впадавший в полузабытье, все еще был в своем кремлевском кабинете. Выступать по радио с обращением к советскому народу в таком состоянии он, понятно, не мог. Поэтому еще утром было принято решение, что в 12 часов 22 июня 1941 года с таким обращением к советскому народу выступит Молотов. Пересиливая недомогание, Сталин пытался решать ряд важнейших и неотложных вопросов, связанных с обороной страны… Лишь вечером 22 июня 1941 года Сталин возвратился в Волынское. Каких сил потребовалось от него, чтобы выдержать прошедшую ночь и день, - никто никогда не узнает. Однако никто не догадался о подлинном состоянии Сталина. Даже проницательный Жуков».

Ну, Жукову простительно – он же не общался с профессором Преображенским, поэтому так и оставался в неведении о состоянии Сталина, вплоть до издания своих мемуаров. Если бы знал, что Сталин временами впадал в полузабытье, то может быть сам, утвердил бы документ о Ставке?
А как же Жуков, объясняет читателю такое «странное» поведение Сталина в Кремле? В первом издании ничего об этом сказано не было, в дальнейшем редактора, подправили «Жукова», видимо «проконсультировались» с врачами из Кремлевки:

«Говорят, что в первую неделю войны И.В.Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В.М.Молотову. Это не соответствует действительности. Конечно, в первые часы И.В.Сталин был растерян. Но вскоре он вошел в норму и работал с большой энергией, правда, проявляя излишнюю нервозность, нередко выводившую нас из рабочего состояния».

Как может судить Жуков о состоянии Сталина в первую неделю, когда сам же пишет, что после обеда 22 июня отбыл на Юго-Западный фронт, по указанию «растерявшегося» Сталина, и появился в Москве лишь 26 июня?  И что же, по Жукову, не соответствует действительности? Неужели решение о поручении Молотову выступить по радио? И в чем выражалась, так называемая «нервозность» Сталина, которая «выводила нас из рабочего состояния».  «Нас» - это кого? Всех собравшихся в Кремле? Или только, как думается, военных, с Жуковым во главе? Смотрите, какие тонкие нервные натуры, собрались в военном руководстве страны. Видимо плохо разбирается глава правительства в военном деле, - пытается, таким образом уверовать нас в этом, начальник Генштаба. И дальше сетует, что «трудно было понять И. В.Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом. Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях».  А как же ему не развиваться, вторжению, когда, практически все мосты немцы целыми «захватили»? Вот такая, нарисованная Жуковым, картина событий первого дня войны. Для него, защитника Отечества война, уже факт. Бежит, как видите, впереди паровоза.

Но, на пальму первенства Жукова, первым объявившем о начале войны, решил посягнуть, нарком ВМФ,  Н.Г.Кузнецов. Не надо было, наверное, Георгию Константиновичу приказывать Ф.С.Октябрьскому звонить своему наркому ВМФ. Теперь смотрите-ка, что из этого вышло. Нарком ВМФ Кузнецов со своим начальником штаба Алафузовым, тоже, оказывается, были на приеме у наркома обороны Тимошенко, но, видимо в другое время. Тот, почему-то,  «по секрету» от начальника штаба Жукова, сказал флотоводцам, что с минуты на минуту на нас готовятся напасть немцы(?) и  надо, по всей видимости, им, ВМФ, предпринимать соответствующие меры.  Тут же, как говорит Кузнецов, Алафузов  «был немедленно послан  в штаб, чтобы дать тот самый условный сигнал (!), к которому мы в течение этих двух лет (?) готовились».

Жукову приписывают нелюбовь к флоту и на вопрос «почему?», тот отвечал, что в русской истории всегда, дескать, когда наступает война, то армия начинает воевать, а флот всегда топит свои корабли.  Но, в данном случае, у Жукова, есть еще дополнительный повод,  «обижаться» на «флотоводцев». Ведь, знали же, те, что есть, «тот самый условный сигнал», который подается на все флота при полной боевой готовности, а вот с военными из Генштаба, в частности с Жуковым, своим секретом не поделились. А ведь, как пишет адмирал, «репетировали» целых два года. Алафузов, между прочим, после войны был арестован, видимо, «по делу военных, заподозренных в предательстве начального периода войны» и получил срок. После смерти Сталина тут же был, как пишет Р.Медведев, по инициативе Жукова, освобожден. Это надо понимать так, что Жуков, если и изменил свое мнение о флоте, то только, видимо, по отношению к флотоводцам, особенно «обиженных» Сталиным.
Но продолжим читать фантазии  адмирала Кузнецова:

«Около 12 часов ночи я разговаривал с Черноморским флотом(?), которому был дан …приказ. Есть документы, которые это подтверждают.
Вот журнальная запись в Севастополе: « В 3 часа 07 минут послышался шум моторов и появились фашистские самолеты. Их встретили огнем наших батарей. И противник свою задачу – заблокировать корабли в Севастопольской бухте – выполнить не смог. Под огнем наших батарей он сбросил мины на город и бухту».

И здесь, та же песня. Опять неизвестные самолеты. Вряд ли, понимают наши военные, для чего созданы армия и флот? Видимо думают для того, чтобы там командовали такие «корифеи» военного дела как Жуков, Кузнецов, Октябрьский и прочие алафузовы. Ведь всё знает Кузнецов: и что, самолеты фашистские, и какую перед противником поставили задачу, которую, тот не смог выполнить, и куда противник сбросил мины. Одного не знает, и не понимает, что задача флота состоит не только в том, чтобы не допустить бомбежки врагом своих кораблей, а еще и в том, чтобы защищать, ко всему прочему, и свой народ, который для этого кормит, поит и содержит свою армию и флот. А здесь и Нарком ВМФ, и его подчиненный Октябрьский довольны, что налет на корабли отбит, а что бомбили город Севастополь, т.е. мирное население, их это, судя по всему, мало обеспокоило.

Ко всему прочему, эта компания, вместе с Жуковым, ну никак не желает знать – чьи же, все-таки самолеты бомбили военно-морскую базу Черноморского флота.  Фашистские самолеты, это же не значит, немецкие. Почему же, так скромничают наши военные, не желающие узнавать, к ВВС какой страны принадлежат «неизвестные», «вражеские», «фашистские» самолеты?

Однако, это, как видите, не помешало наркому ВМФ, как он пишет: «…немедленно взяться за телефонную трубку и доложить Сталину о том, что началась война».

Видимо, после такого, неожиданного для Сталина сообщения, тот и «впал в прострацию». Потому что, Кузнецову, спустя несколько минут после его сообщения, якобы, позвонил Г.М.Маленков и спросил: « Вы, представляете, что Вы доложили Сталину?» На что, Кузнецов, видимо, с чувством собственного достоинства и выполненного долга ответил: « Да, представляю». А чтобы, страна, на все времена, знала своего героя, продолжил: « Я доложил, что началась война».

Тут не только Сталину, любому руководителю своей страны, после таких слов Кузнецова, что «началась война» будет нехорошо со здоровьем. Но, это был, как выяснилось, не последний звонок Кузнецову. Как он сам рассказывает историку  Г. Куманеву, ему еще, «вслед за этим позвонил Тимошенко. Он не был удивлен. Видимо, был к этому подготовлен».  Как подготовлен? Когда сам же, читайте выше, сообщил Кузнецову, что ожидается нападение. Что Тимошенко ему сообщил, вот в чем вопрос? А то, что Тимошенко знал о нападении, так ведь у него для этого в кабинете сидели Жуков с Ватутиным.  Как видим, и по - Кузнецову,  Сталин находился в Кремле.

>> Продолжение, Часть 5