<< Назад, Часть 5

Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. Часть 6. Часть 7. Часть 8. Часть 9. Часть 10. Часть 11.

Думается, дело состоит в том, как я уже говорил выше, покушение на Ватутина взято под контроль Москвой. Ведется «разработка» пойманных боевиков. Ведь согласился же сотрудничать с властями  Басюк, почему бы не согласиться на это и «упомянутому Ундиру». Отсюда и согласие, дать нужные сведения. А так как «разработку» ведут люди разных ведомств, отсюда и противоречия в показаниях захваченных боевиков.

Как позже утверждал бывший командующий группы УПА «Тютюнник» Фёдор Воробец («Верещака»), нападение на Ватутина произошло в районе действия сотни «Деркача», и сделали это группки Службы безопасности ОУН (СБ ОУН) сёл Михальковцы и Сиянцы Островского района Ровенской области. (СБ ОУН – нечто вроде бандеровского «СМЕРША».) В операции участвовало, по разным данным, от 17-ти до 27-ми бойцов (то есть в 10 раз меньше, чем написано в мемуарах Жукова). В подбитой машине повстанцы нашли оперативные документы и простреленную генеральскую шинель. В ней долгое время щеголял «Чумак», один из рядовых участников операции.
Кстати, сам Воробец, став жертвой переодетых в повстанцев оборотней из спецгруппы МВД, 15 января 1946 года попал в плен. Первоначально ему вынесли расстрельный приговор (О чем я высказался выше – В.М.), но смилостивились, и дали «всего» 25 лет каторги. Милость чекистов оказалась специфической – Воробец погиб предположительно в 1959 году вследствие медицинских экспериментов КГБ в тюремной больнице Озерлага (Иркутская область).

Не надо забывать, что конец 50-х, это правление Хрущева, а данный Ф.Воробец  проходил как «обвиняемый» по темному делу о покушении на Ватутина. Как видите, в 1946 году его не расстреляли, хотя, думается, было за что. Просто оставили в живых, как причастного к громкому делу. А после смерти Сталина, Хрущев проводил «зачистки» и надо полагать, такие свидетели ему были ни к чему.

Ещё одну версию убийства Ватутина рассказал в 1990-е годы ветеран УПА Евгений Басюк («Черноморец»), которого судьба занесла в Ростовскую область России. По словам «Черноморца», стычку с охраной Ватутина провёл уголовный отдел полевой жандармерии УПА в численности около 30 человек под командованием «Примака» (Трояна). Когда появились машины командующего 1-м Украинским фронтом и его свиты, «повстанческая милиция» была занята тем, что разгружала подводы обоза, ранее захваченного у красноармейцев. И по машинам огонь открыли спонтанно, безо всякой засады.
Сейчас, по большому счёту, не важно, чья версия ранения Ватутина – Ундира, Воробца или Басюка – соответствует действительности.

Согласимся с мнением автора статьи. Тем более, что версий этого происшествия достаточно много, что и вызывает определенное недоверие. К чему бы это их так много? Помните, выше, в рассказе профессора Муссы Гайсина, есть ссылка на водителя Александра Демьяновича Кабанова. Вот бы послушать его самого.
Обратимся к статье Владимира Горишняка и Якова Нагнойного размешенного на сайте «Факты и комментарии»: «За эвакуацию раненого генерала Ватутина мы были удостоены медали «За отвагу».

«Ответить на этот и многие другие вопросы, касающиеся жизни командующего, нам помог один из непосредственных участников тех драматических событий - личный водитель Николая Федоровича Ватутина 84-летний Александр Кабанов. Александр Демьянович ныне живет и работает в Киеве. Вот что он рассказал "ФАКТАМ"  (интервью было взято в 1999 году – В.М.). 
…  -  Александр Демьянович, пожалуйста, попробуйте восстановить в памяти хронологию тех трагических событий, которые произошли 29 февраля - в тот день, когда генерал Ватутин был тяжело ранен?
- 28 февраля в Андрушовку (там находился штаб 1 Украинского фронта. -- Авт.) прибыл маршал Жуков. Очевидно, с ним уже было согласовано решение о том, что он и генерал Ватутин выедут на передний край 1 Украинского фронта, поскольку готовилось крупное наступление наших войск. К вечеру мы уже были в Славуте -- штабе 60-й армии, которой командовал генерал Черняховский, а утром 29-го (правда, уже без Жукова: Георгий Константинович остался в Славуте) прибыли в Ровно, где дислоцировался штаб 13-й армии под командованием генерала Пухова. Конечно же, окружению Ватутина было известно, что в лесах Прикарпатья орудуют формирования ОУН-УПА. Именно поэтому назад, из Ровно в Андрушовку, мы возвращались тем же маршрутом. Утверждение, будто Ватутин, желая выиграть время, распорядился ехать не по трассе, а напрямик, по проселочной дороге через лес, не соответствует действительности. Вымыслом можно считать и то, будто в 13-й армии Ватутину не была выделена охрана: на всем пути следования командующего сопровождал "студебеккер". Когда наш кортеж въехал в хутор, что неподалеку от поселка Милятина, сразу перед мостом головной автомобиль неожиданно затормозил, из машины выскочил офицер СМЕРШа и подбежал к нам: "Товарищ командующий, по ту сторону моста -- подозрительная стрельба". Похоже, первым в обстановке сориентировался порученец Ватутина полковник Семиков: "Товарищ командующий, покиньте машину... Справа от нас - сарай, там можно укрыться". И действительно, спасение было близко. Но, не добежав до укрытия буквально нескольких метров, Николай Федорович упал. Поначалу я, грешным делом, подумал, что Ватутин споткнулся, и, лишь когда подбежал ближе, увидел, что Николай Федорович ранен. Вместе с Ваней Коваленко, - одним из тех, кто входил в состав подразделения личной охраны командующего, я помог Ватутину добраться до сарая, и уже там мы оказали ему первую помощь. На рану наложили повязку, но остановить кровотечение не удалось - пуля угодила высоко в бедро. Сама перестрелка была непродолжительной. Когда она утихла, мы перенесли раненого Ватутина в наш штабной "додж" (кстати, дополнительная 200-литровая бочка с бензином, укрепленная сзади автомобиля, была пробита, но машина каким-то чудом не загорелась) и уже на нем вывезли командующего из зоны обстрела сначала в Гощу, в медсанбат, а уж затем - в армейский госпиталь 13 армии.
-- И все это время за рулем машины находились вы?
-- Да. И не верьте в сказки вроде тех, будто бы наш "додж" по дороге перевернулся, а "виллис", в который пересадили генерала, застрял в грязи, и потому, мол, Ватутина привезли в госпиталь на санях, раздобытых в одном из сел. Просто бред какой-то. Как и утверждение о том, что якобы Ватутин во время перестрелки "посеял" не только свою шинель, но и служебные документы. Да случись такое, вряд ли нас (я имею в виду тех, кто оказался с Ватутиным в той переделке), стали бы награждать медалью "За отвагу". За такие дела, сами понимаете, можно было и под трибунал загреметь.
-- А как же машина командующего? Ее-то вы в том бою потеряли?
-- Почему потеряли? Уже на следующее утро мы вернулись на место ЧП. Наш "виллис", обложенный обгоревшей соломой, с пробитым колесом сиротливо стоял на прежнем месте – видно, бандеровцы предприняли попытку сжечь машину, но что помешало им выполнить задуманное -- сказать трудно.
-- Александр Демьянович, бытует еще один весьма распространенный миф: якобы врачи настаивали на ампутации ноги, а генерал был решительно против.
-- Такие слухи действительно имели место. Но, по словам Татьяны Романовны, вдовы генерала Ватутина, все это вымысел. Более того, супруга утверждает, что Николай Федорович настоятельно просил врачей сделать все возможное, чтобы сохранить ему жизнь. Кстати, за то время, пока Ватутин находился в госпитале, я дважды ездил на аэродром встречать генерала Бурденко -- по поручению Верховного Главнокомандующего он прилетал в Киев на консилиум по "делу Ватутина". Но, похоже, сам Ватутин до последнего не верил в летальный исход. Незадолго до смерти мне посчастливилось увидеть Николая Федоровича: он пригласил меня и еще несколько человек из своего окружения на просмотр документального фильма, демонстрируемого с помощью кинопередвижки. Прощаясь с нами, генерал был оптимистичен: "Ну, ребята, недолго мне тут отдыхать осталось, скоро обратно, на фронт..." Это были последние слова, которые я услышал от командующего.

Трудно комментировать такие вещи, но надо. Дело в том, что и в рассказе Александра Демьяновича всплывают интересные детали. Во-первых, это было не само, село Милятин, где, якобы, произошла стычка с боевиками УПА, а лишь хутор, расположенный рядом. Во-вторых, подъехали к мосту, видимо, перед селом и остановились. Между кем, в селе велась перестрелка? Офицер СМЕРШа ведь доложил, что, « по ту сторону моста –  подозрительная стрельба». Смущает, по какой причине направились из машины в «укрытие»? Не проще ли было, во избежание недоразумений повернуть назад? А так получилось, что покинув машину, Ватутин стал представлять собой движущуюся цель, в которой легко было распознать крупного начальника. Скорее всего, было относительно светло, если Хрущев уверяет, что была ночь. Обратите внимание, что никто, в результате «обстрела», не пострадал, кроме командующего. Был ли выстрел целенаправленным по Ватутину? Вопрос остается открытым. Кстати, о машине Крайнюкова, ни слова. Может, действительно, заранее сбежал? Конечно, возраст рассказчика 84 года, и события, более полувековой давности, не смогут дать всей той полной картины произошедшего, но и то, с чем мы ознакомились в нашей работе, рассмотрев достаточное количество версий, со всей очевидностью позволяют нам однозначно сказать: «дело мутное».  Кстати, рассказчик утверждает, что ездили к Ватутину в госпиталь. Так ли это было на самом деле?

В конце концов, установлено, и это факт, что на Ватутино совершено покушение и что, самое главное, он остался жив! И мы продолжим дальнейшее расследование того, чего не удалось сделать боевикам УПА, но что получилось в глубоком тылу, вдали от автоматно-пулеметных очередей.                 Так как Крайнюков, после отъезда Ватутина в Киев, больше с ним лично не встречался, то, как проходило лечение, более подробно расскажет сам Никита Сергеевич Хрущев.

«Лечение командующего шло довольно успешно. Я каждый день приезжал к нему. Он чувствовал себя хорошо, уверенно выздоравливал, уже начал заниматься делами и был даже назначен день, когда он сможет официально приступить к исполнению прежних обязанностей и вернуться во фронтовой штаб. Но вот как-то он говорит мне: "Что-то температура у меня поднялась, и я плохо себя чувствую". Врачи, осмотрев его, сказали, что, видимо, это рецидив малярии. Он болел малярией раньше, да и на фронте, когда мы были с ним там вместе, тоже болел ею. Я ответил: "Жаль. Она, видимо, измотает вас, ну, ничего не поделаешь". Через день-два процесс стал нарастать. Тогда врачи сказали: "Это не малярия, это — более серьезное явление, возникло заражение раны". Это всех встревожило. Заражение раны — нагноение, гангрена, ампутация конечности или смерть. Надо было срочно лечить».

«Чудеса» советской медицины в описании Хрущева. Практически здоровый человек, уже назначен день выписки, как вдруг «неизвестная инфекция» вновь приковала Ватутина к койке. Обратите внимание на такой факт. Ватутин говорит Хрущеву, а не лечащему врачу о своей высокой температуре. И вслед за этим, «врачи, осмотрев его, сказали, <… > что это рецидив малярии», и только «через день-два» (!?), по версии Хрущева, уточнили свой же диагноз, – « возникло заражение раны». Где же находился Ватутин, при таком «странном» лечении? Каждый, кто прочитал статью до этого места, будет убежден, что Ватутин, наверное, находился в военном госпитале или в клинике. Во всяком случае, в любом медицинском учреждении, где возможно лечение огнестрельного ранения. Помните, водитель Кабанов, вспоминал, что они приезжали к Ватутину. Разумеется, все подумали, что в госпиталь, если там крутили кино: «… он пригласил меня и еще несколько человек из своего окружения на просмотр документального фильма, демонстрируемого с помощью кинопередвижки. Прощаясь с нами, генерал был оптимистичен: "Ну, ребята, недолго мне тут отдыхать осталось, скоро обратно, на фронт...»

Да и Хрущев убежденно говорит: « Я каждый день приезжал к нему». Надо полагать, тоже, в госпиталь.

Не буду вас в этом пока разубеждать. Во всяком случае, в дальнейшем, Ватутин действительно был госпитализирован и, с этим трудно, не согласиться. Но, читаем Хрущева дальше.

«Врачи считали, что следует применить пенициллин, но они могли, как мне рассказывали, тогда сделать это только с согласия Сталина, а Сталин воспротивился. Я с ним лично не разговаривал по вопросу пенициллина, но врачи сказали мне, что Сталин отверг  пенициллин. Мотив выдвигался такой: пенициллин был не советским (у нас его не имелось), а американским, и Сталин считал, что пенициллин может оказаться  зараженным: из США могут послать зараженный пенициллин, чтобы ослаблять наши силы, так что лечить этим лекарством такого крупного военного деятеля, как Ватутин, недопустимый риск».

Как же без того, чтобы не бросить комок грязи в Сталина, подло подставляя того,  якобы, с мнимой заботой о раненом генерале. Но это и есть Хрущев. Дальше трели этого «украинского соловья» стали еще заливистей.

«Не мне тут судить, судить должны были врачи. Врачи же мне говорили, что если бы ему был дан пенициллин, то это могло повернуть ход болезни в иную сторону и спасти Ватутину жизнь. Но врачи так и не смогли ничего добиться. А положение раненого ухудшалось. Когда я  однажды пришел к нему, Бурденко, отведя меня в сторону, сказал, что единственный выход — операция, и как можно быстрее. Придется отнять ногу. "Мы возлагаем на вас большую надежду. Вам нужно поговорить с Ватутиным раньше, чем нам. Вы сошлетесь на нас и скажете ему о такой необходимости. Он питает к вам большое уважение, доверие, и вы сумеете найти слова, чтобы убедить его согласиться на операцию". И я поговорил с Ватутиным: "Николай Федорович, ваша рана дала осложнение. Врачи говорят, что нужна ампутация, придется отнять ногу. Я понимаю, что это значит для каждого человека. Но генерал без ноги возможен. А пожалеешь ногу, и потеряешь голову. Выбор один: жизнь или ампутация. Ампутация сохранит жизнь. Если ее не сделать, остается смерть. Прошу вас согласиться на операцию". Он ответил довольно спокойно: "Да, я согласен. Скажите врачам, пусть делают так, как считают нужным. Я готов хоть сейчас".
Я сейчас же передал его слова Бурденко. У того был помощником тоже крупный хирург, сейчас не помню его фамилию, он, собственно, и делал ампутацию ноги под наблюдением Бурденко. Провели операцию. Я пришел туда после операции, и мне сообщили о результатах. По-человечески говоря, это была страшная картина: не просто человек без ноги, а открытая рана... Для медиков это — довольно впечатляющее зрелище с профессиональной точки зрения, а на других лиц производит неприятное впечатление».

>> Продолжение, Часть 7